Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - [7]

До конца дня Арман-Луи избегал встреч с Адриен. Во время ужина он был молчалив и не осмеливался поднять глаз на кузину. Потом, лежа в постели, он беспрестанно ворочался, сон не шел к нему, и тогда он решил заглянуть в библиотеку г-на де Шарней: с полки, где стояли рыцарские романы, он снял томик и унес с собой: «Рено уверял меня, что это интересная книга».

Это была история о Тристане и прекрасной Изольде.

По мере того, как Арман-Луи перелистывал страницы книги, грудь его вздымалась все чаще, сердце билось сильней: и вдруг он захлопнул книгу и сказал вслух, потрясенный:

— Господи, оказывается, я люблю ее!

Слова, которые он только что произнес, ошеломили его, он схватился за голову в страхе, что м-ль де Сувини могла услышать их.

Вновь открыв книгу, он положил её перед собой — хотя что нового можно было прочесть в ней теперь?

Не сомкнув глаз, он провел ночь в непрерывной череде мечтаний, наполненных именем Адриен. Тайна, которую он только что открыл, не давала ему покоя.

Едва забрезжил рассвет, он опустился в сад и ждал там м-ль де Сувини, дрожащий, взволнованный, но счастливый. Краски неба казались ему более яркими, запах цветов более пьянящим, дуновение ветра более ласковым и более приятным.

Вскоре он услышал легкие шаги Адриен. Набравшись смелости, Арман-Луи пошел навстречу.

— Дорогая кузина, — начал он, — вчера вы спросили меня, почему слова г-на де Шофонтена возмутили меня, и я ответил вам, что не знаю.

— Да, это правда.

— Теперь я знаю, почему.

— Вот как?

— Это объяснение подсказало мне мое сердце. Возможно, признание, которое я сделаю, приведет вас в гнев… Но, ради Бога, не гневайтесь на меня! …

Личико очаровательной Адриен слегка вспыхнуло краской: дрожащей рукой она срывала цветы, не глядя на Армана-Луи, и складывала их в букет.

— Если я и хотел убить господина де Шофонтена, то только потому, что люблю Вас, — продолжал весь бледный и трепещущий Арман-Луи. — Моя жизнь принадлежит Вам, мне она не нужна… я чувствую, что до последнего вздоха буду любить вас… Увы, я не задумывался об этом прежде, наверное, потому что привык видеть вас рядом каждый день, потому что дышу тем же воздухом, что и вы… Теперь, когда я понял, что и другие могут видеть вашу красоту, вас любить, искать вашей руки, теперь, когда я понял, что могу потерять вас, жуткий страх овладел мною. Одно слово господина де Шофонтена сотворило чудо…

— Господин де Шофонтен! … Я ненавижу его! — сказала Адриен.

— Не надо его ненавидеть! Он не собирается просить вашей руки! Он — нет! Но это может сделать кто-то другой, неизвестный. Ах, не хотел бы я дожить до того дня! Я все сказал вам, дорогая кузина, что я ещё должен сделать, чтобы заслужить ваше расположение?

Адриен подняла глаза: чистосердечный огонь излучали они. Она вложила свою руку в руку Армана-Луи и сказала взволнованным нежным голосом:

— Мадемуазель де Сувини в один прекрасный день станет графиней де ла Герш или не будет ничьей.

— Вот это да! — вскричал г-н де ла Герш.

Он не смог продолжить начатую фразу, потому что Адриен только что убежала, оставив в его руках букетик цветов, которые собирала.

Какой прекрасной казалась ему сегодня деревня! Насколько ясно он понимал теперь скрытую суть вещей!.. И кроме того, Арман-Луи чувствовал себя переменившимся. В нем билось сердце мужчины, он входил в жизнь через лучезарные ворота любви.

Ныне, когда произошло нечто оставляющее такой глубокий след в жизни, м-ль де Сувини уже исполнилось шестнадцать лет.

С той поры можно было видеть Армана-Луи то блуждающим вокруг Гранд-Фортель, то углубляющимся в леса: но он не чувствовал себя одиноким; и когда радостный вздох вздымал его грудь, на устах его играла улыбка. О, с каким вниманием он готов был теперь выслушивать советы г-на де Шарней! — он не хотел пренебрегать ничем, что могло бы помочь ему выбрать свою дорогу в этом мире. Его цель, его надеждой стала Адриен. Чтобы добиться её, заслужить её, ему казалось, не существовало ничего невозможного, — — быть может, потому с таким упорством и прилежанием, какого недоставало ему прежде, овладевал он теперь военным делом.

Г-н де Шофонтен сдержал свое обещание, и сколько бы ни было жгучим его желание рассечь сверху донизу гугенота, однако он больше не вызывал на дуэль г-на де ла Герш. Тем не менее он и не прекращал называть его безбожником — его воинствующая религиозность не допускала компромисса с этой стороны, а насмешливое прозвище, слетающее с его уст, звучало скорее дружески, что не давало им повода к стычкам. «Безбожник» также отомстил фанатической набожности Рено, в свою очередь прозвав его «Лигист».

— Я — Лигист? Этим можно только гордиться! — ответил Рено весело.

4. Глава, в которой появляется Каркефу

Никто не видел, чтобы Монтекки и Капулетти жили в добром согласии, но когда Монтекки устал жить без войны, изумленный тем, что после восьми дней ожидания не получил тумаков и не отвечал на них, он объявил войну некому деревенскому здоровяку, которого звали Каркефу, — и драки возобновились с новой силой.

Этот самый Каркефу, почти сверстник Рено и на год или на два старше Армана-Луи, был сыном оружейного мастера, жившего в соседней деревне на скудные доходы, которые он получал за свою работу. Ростом парень вымахал с тополь — и на десять лье окрест он прославился причудами, из-за которых его дразнили Придурком. Каркефу утверждал, что боится всего.