Я выскочил во двор, и, когда запирал дверь кухни, у меня дрожали от нетерпения руки. По улице я мчался, обгоняя пляжников. Они испуганно сторонились. Какая-то тетенька крикнула мне вслед:
– Долговязый балбес!
С тех пор как меня однажды сравнили с Аполлоном, я был о своей фигуре более высокого мнения. Но объяснять это тетеньке у меня не было времени.
Сашка стоял на углу своего дома.
– Читал газету? – спросил он.
По его лицу я видел – он в полном восторге. Его дело. Я же взял себя за шиворот, как только увидел Сашку, – а увидел я его за квартал, – и подошел к нему совершенно спокойно.
– Нам поздно приносят газеты.
– Сегодня «Курортник» совсем не принесут. Моя мама уже на почте. Ручаюсь, в городе не останется ни одной газеты.
– От твоей мамы всего можно ждать. Читал статью?
– Читал!.. Моя мама не выпускает газету из рук. Уверен, что этого ты от нее не ожидал. Как только принесли газету и мама увидела мой портрет, она сказала: такой сын, как я, может быть только у нее. Мама читала статью вслух, а я с отцом должны были сидеть на диване и слушать.
Мы быстро шли по улице. Кажется, никогда еще мы не ходили так быстро. Сашка запыхался: не так-то просто говорить на ходу. Напрасно мы торопились: в газетных витринах возле горкома комсомола еще висел вчерашний номер «Курортника».
– Хорошо, ты не читал газеты, ты слушал, – сказал я. – Что написано в статье?
– За всю статью ничего не могу сказать: мама читала только обо мне. Сначала читала, потом ей понадобилось подсчитать строчки. О тебе написано на пять строчек больше. Мама сказала: конечно, ведь его мама член партии. Твой папа не мог вступить в партию, а его мама смогла. Раз тебя интересуют строчки, сказал папа, то посчитай в начале статьи, где сказано о всех. Но мама ответила, что о всех ее не интересует. Ее интересует только о ее ребенке.
Я сбоку поглядывал на Сашку. Углы его губ были чуть-чуть опущены, как будто он улыбался. У Сашки всегда углы губ были опущены, и всегда казалось, что он посмеивается про себя. Но по-моему, сейчас Сашка не улыбался.
– Ты настоящий человек, – сказал я. Сам не знаю, как это у меня вырвалось: мы никогда в глаза не хвалили друг друга.
– Ты думаешь? – спросил Сашка.
– Уверен. Если твоя мама не сделала из тебя за восемнадцать лет вундеркинда, – ты настоящий человек.
– Ты даже не знаешь, как мне все это осточертело. Но ничего не поделаешь: мама!
Мы замолчали и молчали до самой школы.
На школьном дворе было как во время больших перемен. Только никто не бегал и не кричал. Когда мы вошли во двор, кто-то крикнул:
– Вот они! Явились и не запылились.
По-моему, это крикнула Рая, девчонка, у которой я спрашивал, где Инка. К нам подошел Юра Городецкий. Он тоже учился в одном классе с Инкой. Экзамена у них сегодня не было. Но Юра полагал, что без секретаря комитета не может состояться ни один экзамен. Секретарем его выбрали недавно, вместо меня, и он еще не привык. Это не плохо: еще успеет привыкнуть.
– Привет, – сказал Юра и позволил себе пожать нам руки. Мы отнеслись к этому снисходительно, хотя подобные вольности со стороны младших поколений не допускались.
У Юры за спиной стояла Рая, Делать ей здесь было абсолютно нечего. Во всяком случае Инке я категорически запрещал таскаться за мной. К нам подходили и подбегали со всех концов двора. Мы уже были знакомы с газетной славой, но, конечно, не в таких масштабах. В прошлом году о нас писали, но то была небольшая статья о работе нашего класса в подшефном колхозе «Рот Фронт». Чтобы обратить внимание на ту заметку, пришлось проводить специальное комсомольское собрание. Сейчас никакого собрания не требовалось. Нечто подобное творилось два года назад, когда в гости к нам в школу приезжал командующий Черноморской эскадрой.
Нам очень хотелось постоять во дворе, но мы сочли это несовместимым с нашим достоинством и прошли в школу. Мы ничего от этого не потеряли: в вестибюле, возле доски «Молния», нельзя было протолкнуться. Поверх голов я увидел вырезку из газеты с пятью портретами. Карточки для портретов взяли из наших личных дел: все они были одного формата. Узнать себя на таком расстоянии в не мог.
Кто-то крикнул:
– Именинники пришли!
Перед нами расступились. На секунду мелькнуло Витькино лицо. Он пришел раньше нас, и первые лавры пали на его голову. Витька ошалело улыбался и смотрел на нас одним глазом, второй прикрывал кружок черной материи, а щеку и лоб пересекала узкая резинка. Я сразу догадался: повязку соорудила Женя – она жить не могла без театральной романтики. По-моему, резинку, на которой держался черный кружок, она вытянула из трусов. Каждый считал своим долгом похлопать нас по спине или дернуть за руку. Со всех сторон задавались вопросы. Но, так как кричали все сразу, ничего нельзя было разобрать. Сашка махал рукой и кричал:
– Вопросы – в письменном виде.
По лестнице на второй этаж мы поднимались в сопровождении шумной толпы. В светлом коридоре с открытыми окнами стало тесно. Только звонок разогнал всех по классам.
Мы сели за столы. Черные крышки были нагреты солнцем. Отдельные смельчаки предпринимали попытки ворваться в "наш класс, но их бесцеремонно вышвыривали. Вокруг нас усаживались на столах, толпились в проходах. Кто-то из девочек испуганно и настойчиво спрашивал:
