До смерти здоров. Результат исследования основных идей о здоровом образе жизни - [33]

Даже после изобретения анестезии ее использовали не всегда. Страдать, видите ли, естественно. Работая над «библейским» проектом, я узнал, что в XIX веке использование анестезии во время родов было предметом споров. Бытовало мнение, что таким образом нарушается завет «в муках рожать детей своих».

Сегодня боль чуть отступила, но многое еще предстоит сделать. По данным Национального института здравоохранения, от хронической боли (то есть боли, которая длится несколько месяцев) страдают 70 миллионов американцев, и это обходится национальной экономике в 100 млрд долларов. Подходящего лечения для хронической боли пока не найдено. Лекарства помогают, но вызывают привыкание.

Читая о боли, я лишний раз вспоминаю, что хотел бы вернуть свое тело изготовителю. У каждого должно быть на это право – отправить мешок с плотью, костями и мышцами обратно на фабрику!

Не отрицаю, что тело удивительно во многих отношениях. Оно удивительно. Я не перестаю изумляться устройству уха, которое превращает колебания воздуха в концерт Гайдна.

Но в то же время наш организм таит множество изъянов. У эволюции были совершенно определенные цели, и наше программное обеспечение устарело. А боль – одна из самых жестоких, самых примитивных систем.

Боль – это так грубо! Неужели, чтобы сообщить нам, что мы сильно споткнулись, природа не могла придумать способ получше? Лучше, чем это ощущение, от которого мы проклинаем день, когда наши родители познакомились в университетском кафетерии? Почему нельзя сделать так, чтобы палец на ноге слегка подергивался? Или зеленел? Или исполнял регтайм? Я бы обратил внимание. Клянусь!

Боль – это лишние неудобства, как письмо, набранное в верхнем регистре. Как шестилетний ребенок, который каждые пятнадцать секунд напоминает вам, что на день рождения хочет настольную игру «Монополия». Да, я все понял. Сигнал принят.

Наверное, когда мы были слизнями, чтобы обратить внимание на боль, нужна была столь прямолинейная сигнальная система. Но сейчас, когда у нас так развита кора головного мозга, боль должна уйти.

Не говоря о том, что это до смешного ненадежный сигнал. Тернсторм описывает проблему при помощи чудесной метафоры. Представьте, что боль – часовой на сторожевой башне. Он звонит в колокол, когда видит врагов. Проблема в том, что часовой – «пьяный нерадивый параноик». Иногда он звонит в колокол без причины. Иногда продолжает звонить, хотя враги давно убиты. Боль может возникнуть беспричинно, мучить годами, даже если исходит от ампутированной конечности. И это одно из самых жестоких свойств боли: если вы страдаете от хронической боли, она обычно не ослабевает, даже если причина устранена. Часто становится лишь хуже. Еще более сильный сигнал проходит по нервным путям еще быстрее. Боль нарастает, и вместе с ней растут наши страдания.

Острое облегчение

Плечо болит так сильно, что я готов на все. Врач рекомендовала лечебную физкультуру и научила меня нескольким упражнениям, которые я делаю дома, используя легкую гимнастическую палку вместо гантелей. Пока никакого улучшения. Джули массирует мне плечо по вечерам, читая исторические романы. Это немного помогает.

Я пробую псевдобуддистский подход: вместо того чтобы бежать от боли, сосредоточиваюсь на ней с беспристрастием дзен-монаха. Я говорю себе: «Интересное ощущение. Жжение. Пульсация». Я переосмысливаю боль. Но к этой стратегии, которая хороша при кратковременной боли (например, когда прищемишь палец выдвижным ящиком), бесполезно прибегать, если постоянно ноет плечо.

Поэтому сегодня я пробую новую методику – иглоукалывание. Я нахожу рефлексотерапевта в квартале от дома (в Нью-Йорке до ближайшего кабинета акупунктуры всегда не больше пяти минут ходьбы).

Сейчас я сижу в приемной в цокольном этаже здания. Чтобы дверь приемной не закрылась, ее удерживает Будда размером с арбуз. В воздухе витает едва уловимый фирменный запах Alterna[107]. Не могу понять, что это (жасмин? ладан? сок капусты?), но чувствую его всякий раз, сталкиваясь с восточной медициной.

Заполняю бланки и листаю буклеты, которые явно рассчитаны на другую аудиторию. Пример: не содержащий глютена тоник Zenopause[108].

Рефлексотерапевт зовет меня в кабинет. Она представляется: Галина. Это крупная немолодая женщина с челкой и заметным русским акцентом. Ее белый халат испещрен надписями, например словами «мир» и «покой» на английском и китайском языках.

– Что вас беспокоит? – спрашивает она.

Я рассказываю про боль в плече. Она кивает, что-то записывает. Затем десять минут распрашивает меня, снова записывая ответы.

– Вы потеете?

– Да.

– В каких местах?

– Подмышки и лицо.

Я оглядываюсь. Полумрак. Больше похоже на венскую кофейню, чем на кабинет западного врача, залитый слепящим светом. Стены увешаны восточными веерами и анатомическими таблицами.

Выяснив необходимые подробности (сон, стул, особенности питания), Галина встает с кресла:

– Вы готовы?

– Готов. Кроме головы. Я не хочу, чтобы трогали голову.

– Но я работаю именно с головой.

Очевидно, в родной России Галина не усвоила, что клиент всегда прав.

Я не могу сдержать стон. Любые, даже не требующие прокалывания прикосновения к голове пробуждают мой давний невроз. Иррациональный страх повредить мозг. В детстве было еще хуже. Моя голова была неприкосновенна. Меня нельзя было дружески потрепать по макушке. Никакого футбола, где могут стукнуть мячом по башке. А если бабушка хотела поцеловать меня в лоб, я реагировал как Шугар Рэй Леонард