До самого неба - [2]

Позже Уман Ик’Чиль узнал, что многие думали, как его отец. Но были и другие, кто говорил: «Пришло время перемен. Яш’Чун Кан мудр, пусть он теперь ведет народ Красного Ягуара».

Но тогда юный Уман Ик’Чиль понял слова отца. Его путь — сохранить священный обычай.

«Всё в мире устроено правильно.

Богам нужна сила, чтобы управлять миром. Нужна пища. Теперь — время людей. Люди должны приносить в дар плоть, чтобы земля плодоносила. Кровь, чтобы вода питала землю. Горячие сердца, чтобы светило Солнце, давая жизнь всему сущему».

Вот почему воины выше всех людей — они дают пищу богам. И сами становятся пищей, если проиграют битву… Когда Уман Ик’Чиль стал воином, он понимал, что посвящает себя богам. Он думал об этом — и видел крутые ступени пирамиды, уходящие в поднебесье. Там, на самом верху, Циновка Ягуара. И жертвенный камень тоже там… Уман Ик’Чиль воевал отважно и умело, получал раны, захватывал пленных — и каждая ступень, на которую он поднимался, была щедро оплачена жертвенными дарами.

… Когда пришло время, Уман Ик’Чиль взял себе жену из хорошего дома. А вскоре юная нежная Шочикель подарила ему сына. Это была большая радость — мальчик родился здоровым и крепким. И теперь Уман Ик’Чиль мог стать наконом — военачальником, и пройти долгий обряд очищения. Отец гордился им. Брат-жрец был уверен, что сам Ицамна благоволит ему. А потом и многие другие стали говорить о том, что Уман Ик’Чиль отмечен богами. После того, как молодой полководец опрокинул защитников Кан’Кина, и Красный Ягуар пожрал Желтое Солнце. Уман Ик’Чиль добыл в поединке оружие и знаки власти их Верховного правителя, а самого правителя отдал богам на жертвенном камне храма Ицамны.

В те дни Чак’Балам ликовал и славил во все голоса доблестного Уман Ик’Чиля. А потом пришла засуха…

Уман Ик’Чиль сделал, что должно: отправился со своими воинами в дальний поход, за реку Кехчунха, через сельву к горам. Оттуда он привел в Чак’Балам пленных, чтобы умилостивить богов. Но это, правда, был не слишком достойный дар — самые сильные и отважные из врагов предпочли пролить свою кровь там же, у гор, отдав её предкам и духам сельвы. Но и те, что достались Уман Ик’Чилю живыми, тоже не все годились для жертвенного камня. Многие, плача, умоляли о пощаде. Этим вырвали ногти и протащили по ступеням пирамиды главного храма — чтобы их недостойная кровь оставалась под ногами воинов и жрецов. Им оставили жизнь, сделав рабами в каменоломнях, — участь трусов. Работать, пока тяжелая пыль не выест изнутри… Те немногие, что сохранили мужество, поднялись на самый верх пирамиды. Их кровь наполнила жертвенные чаши, а головы украсили копья возле Храма Воинов…

…Сейчас Уман Ик’Чиль вспомнил: когда он был ещё ребенком, отец впервые привел его к Храму Воинов, указал на копья и насаженные на них головы:

— Так должна закончиться твоя жизнь, если боги перестанут посылать тебе удачу.

…Боги не дали дождя. И халач виник, приняв совет Верховного жреца, объявил Уман Ик’Чиля посланником к богам. Завтра на заре он шагнет в священный колодец — рот Чаака — который ведет в мир богов. Уйдет навсегда, ведь посланники не возвращаются… Уйдет, не исполнив задуманного…

Нет, Уман Ик’Чиль не сомневался в своем мужестве. Он сомневался в чистоте помыслов Верховного жреца, чьего старшего сына назначили новым правителем захваченного Кан’Кина. Хотя эта должность по праву должна была достаться Уман Ик’Чилю… Возможно ли такое, что немилость богов и беды, обрушившиеся на Чак’Балам, вызваны алчностью и коварством того, кто должен передавать волю Ицамны? Если так… Значит, рано ещё Уман Ик’Чилю отправляться к богам. Но отказаться он не может, а выбраться…

«Всё в мире устроено правильно.

Боги даруют победу сильным. Храброму пошлют удачу. Знанием наградят мудрого. Решительному укажут прямой путь. А щедрого — щедро одарят».

Уман Ик’Чиль закрыл хуун и тихо выглянул из комнаты. Его старший брат стоял возле входа, готовый — Уман Ик’Чиль это знал — выполнить любую его волю.

— Я хочу обратиться к Ицамне, — произнес Уман Ик’Чиль.

Текум Таш понял его, молча проводил в святилище и приготовил всё необходимое. Уман Ик’Чиль принесет свою кровь в обмен на змея видений. Он всегда следовал этому обычаю, когда нужно было принять важное решение. Если не пришел ещё его день отправляться к богам, Ицамна подскажет дальнейший путь…

3. Змей видений

В чашах курилась душистая хвойная смола и жабий яд. Уман Ик’Чиль обнажился и надрезал свою мужскую плоть. Глубоко и медленно, чтобы сильнее чувствовать беспощадно острую ласку обсидианового клинка… Кровь обильно закапала на приготовленную бумажную ленту — будто красные бусинки просыпались, легли затейливым узором. И в то же время дурман курений тяжелым дыханием начал проникать в Уман Ик’Чиля. В россыпи кровавых капель замерещился долгожданный дождь… Значит, пора.

Тогда Уман Ик’Чиль бросил бумажную ленту в огонь и смотрел, смотрел, как она змеится горящими кольцами, будто живая… Змей видений… Запах смолы и крови…

… Прошлое, настоящее — растворилось дымом. Кто таков Уман Ик’Чиль? Где он? Что его жизнь?.. Нет сейчас ни святилища, ни храма, ни плоти у него нет. Он — вода, быстрый поток, несущийся по камням. Ему стало тесно в объятьях матери-реки, и он вырвался на свободу, проложил свой путь. Звенящий, стремительный, беззаботный. Смеясь, он вольно бежал среди зеленых зарослей. Да вот беда — угодил в ловушку. Поймали, сковали со всех сторон каменными стенами, загнали под землю, в темноту, повели, будто связанного пленника. И окончился его бурливый путь в глубоком каменном мешке. Тоскливый сумрачный покой… Долго… долго… Лишь изредка — гулкий тяжелый всплеск, точно вздох. И снова — тишина… Темный покой… Холодные каменные оковы…