До поворота (Кровавый Крым) - [4]

Впрочем, слабо представляя себе время полного одиночества, Слава больше пугался предстоящей полной самостоятельности: брат, Савватий, собирался, наконец, жениться. Тупо осмотрев непривычно пустой коридор, Слава постоял перед кнопкой лифта, не решаясь нажать ее. Странно: он думал, что испытает хоть какие-то чувства, прежде чем покинет на два месяца эти такие безопасные и почти родные стены юридического факультета — Альма матерь.

Чуть задержавшись под выставленным на жаркое солнце языком козырька, собрался шагнуть в палящую пропасть ступеньки, но что-то с силой дернуло сзади. Неловко оступившись, Слава оглянулся.

— Извините, молодой человек, у вас жетона не найдется?

Когда на улице или в вагоне метро грязные, плохо говорящие по-русски, одетые нарочито неряшливо и бедно дети собирали деньги, теребя граждан за рукава рубашек и края брюк — по его телу пробегала брезгливая и сытая судорога ненависти. Это были ЧУЖИЕ, чуждые всему его миру, которых он хотел уничтожить, легко и спокойно, можно своими руками, из автомата. Слава не любил «черных» любых разновидностей. Каждому было отведено свое географическое место на земном шаре, это место — его, НАШЕ. Он ничего не мог, да и не хотел с собой поделать. Университет тоже был его, их — «Лумумба». Его голубые глаза спокойно глядели на коричневую, сшитую из кусочков, кожаную куртку, совершенно немыслимую в такую жару, на вязаную крупной сеткой хламиду, сквозь которую блестела слишком смуглая, почти негритянская кожа — под цвет куртки. Непроизвольно уставившись в круглую воронку пупка, Слава пошарил в кармане, жетона там не могло быть, он никогда никому не звонил с улицы.

— Дай денег! — хриплый голос пробудил ту жаркую судорогу, которая овладевала им в метро и от телевизионного кривлянья «коричневых мартышек».

— Не дам. Отвали!

— Слава, как ты с девушкой разговариваешь? Не обижай детей! Ей жить негде, — пьяный в стельку Левка Шуйский стоял, по необходимости широко расставив ноги, и помахивал полупустой бутылкой пива. — Вот, Людмила, это очень хороший и надежный человек. Он самый добрый и глупый и замечательный человек на всем нашем первом, уже втором курсе, — Левка подтолкнул девочку вперед, а сам сел на скамейку. — Ох, развезло на жаре! — протянул Славе бутылку. — Будешь?

Слава отрицательно покачал головой. Нелепое существо, покрытое кучей косичек в разноцветных платмассовых колечках — копна сена, да и только — жадно выхватило бутылку и весело развалилось рядом с Левкой, закинув ногу на ногу.

— Это Мила, ей тринадцать лет, — не унимался сокурсник, — она сбежала из дома, всем говорит, что пятнадцать, но ты не верь! — Левка почему-то сразу стал трезв. — Ты ее в общагу только не пускай, — он торопливо вскочил со скамейки и нырнул вглубь здания.

Слава хмуро осмотрел неожиданный «подарок»: тощая и смуглая, похожа на помойную кошку с кучей косичек. В косички была убрана только половина волос, а другая половина создавала вокруг угловатой головы жиденький ореол. Но улыбка — нежная и даже где-то материнская, хоть и не очень уверенная.

— Ты что — от родителей сбежала?

— А я сиротинушка. Стоит дракончик, плачет, подходят к нему люди добрые, спрашивают: «Где твоя мама?» «А я ее съел», отвечает. «А папа?» — «И его съел!» «А братья и сестры у тебя есть?» «Я их тоже съел!!!» «Так что ж ты плачешь?!» «Так я ж теперь сироти-и-инушка!!!!» Из глубины похожих на пластмассовые шары голубоватых белков вывернулись две огромные капли и повисли на ресницах. Глаза моргнули — капли, не коснувшись щек, упали на асфальт перед славиными ногами и стали потихоньку испаряться.

— Я есть хочу.

— Пошли.

Девочка радостно вскочила:

— Я тихая, только на одну ночь… — но тут Слава крепко сжал ее запястье.

— Тебя надо отвести домой. Где ты живешь? Фамилия твоя как?

Мила попыталась вырваться, но Слава уверенно заломил тоненькую лапку, и девочка заплакала, слегка поскуливая.

— Зарайский, как вы себя ведете?! — от неожиданности Слава ослабил хватку, девочка убежала.

Лицо преподавательницы английского языка горело возмущением, вынесенным из внимательного многолетнего увлечения Диккенсом: пудра слегка осыпалась с дряблых складок, тяжелые накладные ресницы чуть отклеились по краям быстро моргающих век.

— Да вы хулиган!!! Вас надо немедленно исключить! Вы способны так издеваться над слабым! Вы — будущий юрист!!! Может быть, даже следователь! Выворачивать руки существу гораздо слабее вас! И где! На ступенях…

— Она сама из дома убежала, — ощутив незваный румянец стыда, разлившийся по щекам и шее, Слава вновь почувствовал себя безобразным школьником, подвернувшимся под руку вздорной директрисе — Зульфия Джавдедовна, она бродяж…

— Ты даже за год не смог запомнить своих преподавателей! — Торжественно икнув, Зухра Юсуфовна Карачарова отвернулась и пошла своей дорогой. За глаза ее дразнили «Божьей чаркой».

Темные, расходящиеся круги невольно поплыли перед глазами, от неожиданности Слава опустился на скамейку.

— Классно она тебя — девочка сидела на ступенях и допивала пиво, — нету у меня родителей, тетка есть. Она меня на лето выгнала, раз я такая…

— Какая?