До и после конца света - [16]

В какой-то степени Алике стало легче, только вот степень эта была мизерной, принесла больше огорчений, чем торжества.

– На русский авось надеялся, – сказала после паузы она.

– Ну и что? – появилась в комнате мама Алики. – Ой, не смотрите на меня глазами жертв НКВД. Да, я подслушивала вас.

Маму отличал цинизм и редкий пофигизм. Женщина она хоть куда в свои «тридцать пять», если не считать маленький хвостик из пятнадцати лет, занималась исключительно собой, не вмешиваясь ни во что. На этот раз не поленилась вмешаться и нашла для дочери самые жестокие слова:

– Из-за чего сыр-бор, девочки? Ну сделал он мальчика какой-то там Яне, это она идиотка, что родила, будучи не замужем, значит, и проблемы ее, как жить. Никита отрицал причастность к рождению сына? Почему бы тебе не поверить ему, даже если ты так не думаешь? Но это ход умной женщины. Полагаю, твой отец, Алика, демографию страны восполнил с лихвой и на стороне может полк собрать из отпрысков. Пусть живут себе, я ничего знать не желаю. Это меня он одевал, меня возил в путешествия, меня боготворил. А ты чего добилась, показав гонор? Потерять такого мужчину! Красивый, умный, состоятельный, карьеру сделал своей головой, тебя на руках носил.

– Мама! – на грани истерики закричала дочь. – Прекрати! Это тебе все по барабану, но не мне. Я хочу быть единственной, а не ложиться в постель с человеком, которой накануне побывал у другой. Все, закрыли тему, меня она больше не волнует.

Теперь хоть можно оправдаться: не зря ушла.

ГЛАВА 4

Как замести следы? – Веником-с

Шокированные жильцы первого этажа толпились в тесном коридоре подъезда, слушая пожилую женщину, которой задавал вопросы майор милиции Тороков без протокола:

– А когда примерно зашли к вам?

Существуют люди, перед которыми благоговеют от одного только вида, Тороков покорял солидностью, и это несмотря на довольно сухую комплекцию. Но неторопливые жесты, сдержанная мимика с глубокой вертикальной складкой между бровей, врезавшейся в лоб, проницательные орлиные глаза, голос с хрипотцой – в общем, весь его вид заочно вызывал трепет.

– Минут за десять до вашего приезда, – тарахтела свидетельница. – Да-да, двадцать пять минут девятого они к нам позвонили, я открыла. В это время на кухне печка звякнула, я выставила ее на двадцать пять минут. А где-то через десять минут услышала шум, выглянула в окно – наши окна выходят и на улицу, – а там вы из машины выскакиваете.

– Значит, они искали…

– Четвертую квартиру. К Кате приехали.

– Приехали? Откуда?

– Не знаю. Просто видно, что приезжие, то есть нездешние, мы их сразу отличаем.

– Как эти ребята выглядели? Возраст какой у них?

– Молодые. Он высокий, интеллигентный… волосы шапкой… густые, цвет… ну, такой: между светлым и темным. Глаза у него зеленые! А девочка брюнетка, волосы аккуратно зачесаны, черноглазая, худенькая. Красивые ребята.

– А впечатление от них какое у вас было? Знаете, иногда сразу видно: плохие парни, а эти хорошие, а те – ни то ни се…

– Вот-вот, – закивала она, – хорошие. Вежливые, приятные, одеты оба не бедно… – И вдруг она замахала руками: – Да нет, нет, не могли они нашу Катю… Нет. Зачем им? Такие не режут людей. Что ж они на меня не напали? А вы как узнали, что они здесь были и что нашу Катю… как, а?

Вот тебе и бабка – вопросик задала, который в голову следователю не сразу придет, а то и вовсе он об этом не задумается. Наверное, с утра до вечера детективы смотрит и двигает извилинами между сериями, вычисляя преступников. М-да, резонный вопросик, наталкивающий на определенный ход мыслей, но ход прервал коллега Торокова:

– Такие хорошие, что убегали от нас через крышу. Чего убегать, если не виноваты?

– И вы б убегали, – ехидно вставил мордастый сосед. – И я. Когда убегают, это еще не значит, что виноваты.

– У вас соседку убили, а ты их защищаешь, – упрекнул милиционер.

– Погоди, – бросил ему Тороков, затем обратился ко всем, кто находился на площадке: – Вы ведь знали убитую, скажите, за что ее могли убить?

– Не за что, – уверенно заявил мордастый.

– Ой ли? – скептически фыркнул милиционер.

Среди милиционеров здесь же находился еще один, молодой паренек Ивченко, но он скромно стоял в сторонке, обхватив пятерней подбородок, и помалкивал, переводя взгляд на тех, кто говорил. Подобных ему – сотни в каждом городе, из толпы они ничем не выделяются, в то же время Ивченко имел отличие: ясный, не испорченный взгляд, добродушную и белозубую улыбку. Умненькая физиономия юноши выражала ответственность и заинтересованность, иногда он опускал глаза, что-то в уме просчитывая.

– Брать у нее нечего, кроме старья, – принялся доказывать сосед милиционеру-скептику. – Наркотики не продавала, самогон не варила, проституткам жилье не сдавала.

– Он правду говорит, – подтвердила соседка, дававшая показания. – Катя здесь давно жила, считай, с рождения… Ой, я совсем забыла! У нее же были ценные вещи, очень ценные… м… старинные! Но немного. Брошь – пчелка на золотом листе, с камнями. Браслет с рубинами… и другими драгоценными камнями. Правда, я давно их не видела.

– Где она это хранила? – заинтересовался Тороков.

– В ящике письменного стола, который закрывала на ключ. Может, переложила в другое место, а то и продала, не знаю, жизнь-то вон какая тяжелая.