До и после: Исход - [8]

Она помолчала, а потом с вызовом заявила:

— Вам никто не говорил, что у вас логика серийного убийцы?

Он расхохотался. Запах пива, витавший в воздухе, стал для Кристины почти видимым.

— Ты слишком узко мыслишь, девочка, — он постучал указательным пальцем по виску, — этот новый мир мы очень даже заслужили. Я вообще удивлен, что это не произошло раньше. Справедливость часто приходит в извращенной, завуалированной форме, но она есть, поверь мне.

— Мне интересно, а то, что жена бросила Вас и забрала ребенка тоже справедливо, да? — она выплюнула эти слова, как пулю покрытую ядом.

— Да, все верно.

Поняв, что удар не попал в цель, ей захотелось ужалить его еще сильнее.

— И то, что вы не видите своего ребенка тоже спра…

Он не дал ей закончить.

— Речь не обо мне, — сказал он, на удивление спокойно. — Я просто хотел сказать, что если ты можешь помочиться и испражниться без посторонней помощи, значит, не имеешь права убивать себя. Понимаешь?

Она не ответила. Ей захотелось ткнуть его носом в то, что если не можешь сделать этого сам, то получается — должен убить себя. Но она понимала, что он говорит не об этом, и ей не подловить его, перевернув его слова с ног на голову. Он немного подождал и продолжил.

— Что касается справедливости… — Алекс помолчал, подбирая слова. — Я думаю, все, что происходит в мире — итог поступков людей. Загрязненная экология, это чья вина? Только ли толстого богатого дяди, который сливал отходы в реки? Или, может, каждый из нас тоже чуть-чуть в этом виноват? Может отсюда и болезни у детей, которые не заслужили ни они, ни их родители, а? Что, если мы отвечаем не только каждый за себя? Может, мы все вместе отвечаем за все, что творим. Что, если мы делим общую вину? Что-то вроде коллективной ответственности…

— У Вас настолько извращенное понятие о справедливости, что я даже продолжать этот разговор не хочу.

— Ты вообще не понимаешь, к чему я веду, да? — Кристина восприняла этот вопрос как риторический. Пауза продлилась почти полминуты, прежде чем он опять заговорил. — Я Алекс Фриер. Что бы ни случилось, старуха с косой не получит меня по доброй воле. Я не пущу себе пулю в лоб, понимаешь? Но вот если меня укусят…

И тут ее осенило.

— Нет, нет, нет, даже не просите! — запротестовала она.

— Ты дурочка, — почти ласково сказал он. — Тебе придется «позаботиться» обо мне, понимаешь?

— Нет, — она замотала головой, — нет, я не хочу, я не буду! Да и вообще… — она хотела сказать, что этого не случится, но Алекс опередил ее.

— Когда-нибудь, это, скорее всего, произойдет. Я не пессимист, — на это она ответила громким фырканьем, — да, да, я не пессимист, но, — он опять поднял палец вверх и отхлебнул пива, — я не верю, что умру стариком в теплой постели. Конечно, если бы укус можно было излечить подорожником, я бы попросил тебя позаботиться обо мне, принеся мне его, и сделал бы для тебя то же самое, но сейчас все по-другому.

Эти слова высушили в ней все эмоции. Иррациональная печаль о том, что еще не произошло, но может случиться, давила на нее. Она понимала, что почти все, кого она знала, мертвы, но эта мысль почему-то была легче той, которую озвучил сейчас Алекс.

«Я не верю, что умру стариком в теплой постели».

А это значило, что и ее, скорее всего, ждет не самый приятный конец. Слова Алекса лишали их надежды на нормальную жизнь. Надежда, миражом маячившая в дальних уголках ее сознания, только что рассыпалась.

— Я не религиозен, — его голос наполнял машину, словно раскаты грома. — Я считаю самоубийство эгоизмом и глупостью, а не грехом. Хотя эгоизм в одном бокале с глупостью это уже по умолчанию грех, — правая часть лица исказилась ухмылкой, но уже через секунду он опять был серьезен. — Возможно, бывают исключения, но я так не хочу. Я не знаю, когда и как придет мой час, но я хочу знать, что ты сделаешь, что нужно, если придется. Конечно, если рядом никого не будет, я сделаю все сам, но… — он потряс бутылкой в воздухе, — это было бы все равно унизительно. Лучше я помру, показывая средний палец смерти в лицо двумя руками, чем одной буду держать пистолет у виска. Понимаешь?

— Ладно, — сухо и тихо сказала она, разглядывая свои ногти.

— Я не собираюсь сдаваться раньше времени, — сказал он с уверенностью и даже нахальством. — Я хочу, чтоб ты это осознавала. Но ты также должна понимать, что розовых пони в твоем будущем уже не будет. То, что нас ждет, будет сложным испытанием, и я хочу пройти его с поднятой головой, понимая, что мой напарник, — он с усмешкой посмотрел на нее, — не струсит тогда, когда я буду на него рассчитывать. Алекс Фриер не бежит с корабля как крыса. Алекс Фриер, может, и говнюк, но не дрожащий от страха цыпленок.

Она могла бы пошутить о том, что он говорит о себе в третьем лице, но не стала. Ее сознанием завладела другая мысль, мысль о том, что Алекс Фриер слишком упорно убеждает ее в своей смелости. Ни один из тех, кто знал Алекса, никогда не сказал бы, что Алекс трус. Да и она тоже. Разве бешеный медведь может испытывать страх? Но теперь ее посетила мысль о том, что Алекс напуган. Он держался уверенно и хотел, чтобы она переняла его уверенность и ничего не боялась. Но сам Алекс Фриер боялся. Она чувствовала это, хоть и знала, что он может выстоять в схватке, в которой на первый взгляд у него нет шансов. Такое уже случалось раньше, когда мир еще был «нормальным». Странным образом осознание того, что страшно не только ей, подействовало успокаивающе.