До и после: Исход - [24]

«Мне туда», — весело подумал Кулькен.

— Вот они, подсказочки! Яснее ясного, — несмотря на то, что его бормотание было едва слышным, Кулькен был готов кричать во все горло.

«Хоть раз, хоть один единственный раз они угадали! У меня будет не глупая детская вечеринка с клоунами, жонглерами или цирковыми собаками, а настоящая! Настоящая потрясающая зомби-вечеринка!»

Впервые в жизни он пожалел, что на голове у него нет колпака, а во рту нет звонкой дуделки. Переступив через резиновое ухо в лужице искусственной крови, Кулькен небольшими, но быстрыми шагами направился к концу коридора, чтобы в предвкушении веселья повернуть за кровавым следом. Сердце его выдавало барабанную дробь, а в висках начинало звенеть от усиливающихся пульсаций. Кулькен следовал дальше, с упоением разглядывая отпечатки кровавых ладошек и кровавые следы на полу, и, лишь шаг не дойдя до поворота, замер. Он услышал знакомое ему по множеству фильмов «шипение». Конечно, на шипение это было слабо похоже, но и словами это нельзя было назвать. Именно так и разговаривают между собой мертвецы, когда не знают, чем утолить свой голод.

— Все-таки они меня любят, — не без удовольствия прошептал Кулькен и шагнул за угол.

23 (ПОСЛЕ) Теория «хорошести»

Они сидели у костра где-то в поле, засеянном пшеницей или чем-то еще. Кристина в этом не разбиралась, поэтому окрестила местность «хлебной лужайкой».

Им повезло, здесь было несколько построек, одна из которых напоминала зернохранилище, другая была заперта, и открыть ее без лишнего шума не представлялось возможным. Зато с третьей Алекс легко сбил замок и, оглядев помещение, сказал, что заночевать здесь будет в самый раз. Возле нее они и осели. Губернатор дремал, Кристина грела ладошки у костра, а Алекс сидел по-турецки и ждал, пока в походной кастрюльке закипит вода.

— У меня есть теория, — нарушил он вечернюю тишину.

— Еще одна. Не та, что про смерть?

— Нет. Да и то, что я говорил тебе о смерти, не было теорией. То было моей жизненной позицией относительно смерти, не путай. Теория смерти у меня другая.

В глазах Кристины читалось «ну, началось», но она не стала лишать Алекса радости разглагольствования, поэтому мягко улыбнулась и сделала заинтересованный вид.

— Моя бабушка говорила: «Хочешь узнать как человек жил, посмотри на то, как он умер».

— И это работает?

— Не знаю, — Алекс пожал плечами, — но она в это верила.

— И как она умерла? — не ожидая от себя такой бестактности, выпалила Кристина.

— Внезапно, — хмыкнул он.

— А жила как? Так же внезапно?

— Да, — копаясь в воспоминаниях, протяжно подтвердил Алекс, — так и жила, преподнося сюрприз за сюрпризом. Помню даже, как-то разругавшись с дедом, уехала на неделю к сестре никому ничего не сказав, — грустная улыбка отпечаталась на губах, — а когда вернулась, заявила, что отныне будет водить внука, то есть меня, по музеям каждый третий выходной месяца, потому что мы слишком «одеревенщились», а ей не хватает разговоров о высоком.

Кристина прыснула, подавив хохот.

— Бабуля была огонек? Да?

Фриер кивнул.

— Получается, — продолжила Кристина, подставляя ладошки огню, — ее теория работает, хотя бы на ней самой.

— Выходит, что так.

— Поэтому мысли о самоубийстве так пугают?

— Эй, что значит, пугают? Опять все к трусости свела? — ее слова, будто оскорбили его. — Ты что, вообще меня не слушала? — он помотал головой. — Верблюда польку плясать научить проще.

— Нет, нет, я поняла. Я просто… Я не то хотела сказать.

— Ой, да рассказывай. Ничего ты не поняла! У тебя там точно аквариум без рыбки, — Алекс постучал пальцем по голове.

Она бросила на него возмущенный взгляд и скривила губы.

— Боюсь, — игнорируя возмущение Кристины, усмехнулся Алекс и опять помотал головой. — Алекс Фриер ничего не боится!

— Ага, кроме как говорить о себе в первом лице.

— Ох, и язва же ты.

Он достал пакетики с растворимым супом и стал открывать их один за другим, высыпая в котелок с кипящей водой.

— А вообще, я хотел рассказать про другую теорию, — он заговорщически посмотрел на Кристину, прищурив один глаз, — слушаешь меня?

— Будто у меня есть выбор…

— Вот и хорошо, тогда слушай! У меня есть своя теория «хорошести»…

Так как продолжения не последовало, Кристина посмотрела на него взглядом, каким обычно одаривают людей, глядя поверх очков, пусть даже очков на ней не было.

Алекс, проигнорировав это, стал помешивать содержимое котелка длинной деревянной ложкой.

— Моя теория сводится к тому, что нет абсолютно плохих людей, — он посмотрел на нее так, словно изрек самую очевидную, но гениальную истину.

— И все? Это вся теория? Слабовато как-то, стареете, видать.

— Ну, ты не забывайся, девочка, я, между прочим, не так стар, как ты думаешь.

— И сколько вам?

— Так я тебе и сказал. Когда ты узнаешь, насколько я молод, перестанешь меня слушаться.

— Как будто я когда-то вас слушалась, — она демонстративно закатила глаза.

— Тоже верно, но я все равно не скажу.

Она так и видела, как после этой фразы он показывает ей язык, но этого, конечно, не произошло. Весь игривый и даже веселый тон беседы наталкивал ее на такие мысли. В последние несколько дней она кое-что поняла о нем. Большая часть его злости и грубости — показная, хоть расслабляться с ним и нельзя. Она помнила, как он вышиб зуб Артуру Гуру, преподавателю географии. Скандал, конечно, замяли, но ей казалось, только лишь потому, что Гур жутко боялся Алекса и не хотел становиться причиной его увольнения. Город-то маленький, а жить — хочется. Алекс стал видеться ей большим медведем, у которого в лапе заноза, и поэтому он бродит и крушит все, пугая остальных жителей леса. У нее был дядюшка, чем-то похожий на Алекса. Его почти никогда не приглашали на семейные торжества.