Дни прощаний - [2]
Я сижу в последних рядах церкви, уткнувшись лбом в спинку скамьи передо мной, наблюдая, как кончик моего галстука раскачивается взад-вперед, и размышляю о том, как люди доходят до такой жизни, когда все вокруг начинают говорить: «Эй! Постой-ка! Чтобы я смог серьезно к тебе относиться, ты должен нацепить себе на шею яркую остроконечную полоску ткани». Голубой ковер повсюду испещрен белыми пятнами. Интересно, кто придумал дизайн ковра? Чье это творение? Кто говорил: «Нет! Нет! Еще чего-то не хватает! Добавим… белые пятнышки! И вот тогда мой шедевр будет завершен!»? Я обмозговываю всю эту чепуху, потому что старый добрый абсурд нашей жизни – едва ли не единственное, что может отвлечь меня, а именно сейчас мне необходимо отвлечься.
Лоб разболелся от соприкосновения с твердой и гладкой деревянной спинкой скамьи. Надеюсь, со стороны кажется, что я молюсь. Это самое подходящее занятие во время отпевания в церкви. Кроме того, так я могу избежать ненужных разговоров о разных пустяках (которых терпеть не могу ни при каких обстоятельствах). Люди рассаживаются вокруг с тихим скорбным шепотом, словно рой печальной саранчи. Разве это не ужасно… Какая потеря… Он был так молод… Он был таким жизнерадостным… Он был… Он был… Он был… Люди прячутся за избитыми фразами. Человеческий язык беспомощен перед лицом смерти. Но, думаю, в подобных обстоятельствах было бы чересчур просить людей отклониться от старых добрых проверенных штампов поведения.
В церкви множество людей. Родственники Блейка из Восточного Теннесси. Прихожане из церкви Блейка. Друзья Наны Бетси с работы. Группа наших одноклассников из колледжа при Художественной академии Нэшвилла. С большинством из них я в весьма неплохих отношениях, с некоторыми мы даже дружим. Кое-кто подходит, торопливо выражает соболезнования и сразу отходит в сторону, оставляя меня одного, но я им благодарен за это. Конечно, только в том случае, если они оставляют меня из сострадания, а не потому, что Адейр уже всех убедила, что я – убийца.
Рядом со мной раздается шорох, мягкая обивка скамьи слегка прогибается, я ощущаю тепло и терпкий, пронизанный солнцем аромат жимолости. Если какой запах и бросает вызов смерти, то это точно запах жимолости.
– Привет, Карвер.
Я поднимаю голову. Это Джесмин Холдер, девушка Эли. Бывшая девушка? Они не расставались. Встречались где-то около двух месяцев. У нее темные круги под глазами. Горе припорошило ее лицо, словно пыль.
– Привет, Джесмин.
– Можно я присяду здесь?
– Конечно. – Рад, что Адейр не добралась хотя бы до одной будущей однокурсницы.
– Ну да я и так уже здесь сижу.
– Кто-то сказал, что легче попросить прощения, чем разрешения.
– Ты здесь один? – спрашивает Джесмин. – На двух других похоронах ты был с девушкой.
– Это моя сестра Джорджия. Она сегодня на работе. Прости, что мы так и не поговорили с тобой на двух предыдущих похоронах.
– Мне было не до разговоров.
– Понимаю. – Я тяну книзу свой галстук. – Неужели здесь действительно так невыносимо жарко?
Вообще-то лучше бы меня сожрал «дракон» с Комодо[1], чем вести всю эту болтовню. Но иногда ты делаешь то, что должен.
– Да, но у меня филиппинские гены и я нормально переношу жару, – говорит Джесмин.
Мы некоторое время сидим молча, пока она разглядывает присутствующих.
– Я узнаю многих людей с двух других похорон.
Я слегка приподнимаю голову.
– Многие собираются в Художественную академию Нэшвилла. Твои планы не изменились?
– Конечно, нет. Ты ведь не думаешь, что я хотела поступить туда из-за Эли, правда?
– Нет. Ну, я не знаю. Нет.
– Две девчонки из академии в прошлом году попали в фортепианную программу Джуллиарда. А это невероятная удача. Поэтому я решила поступать туда еще до того как встретила Эли.
– Я рад, что ты держишься. Я не имею в виду ничего плохого.
– Нет проблем. Но сейчас так странно говорить об этом.
– Сейчас вообще обо всем странно говорить.
– Да.
Впереди, с трудом передвигая ноги и рыдая, к кедровому гробу Блейка приближается Нана Бетси, чтобы еще раз провести ладонью по его гладкой поверхности до начала погребальной церемонии. Я сделал то же самое до того, как сел на скамью. Аромат кедра. Острый и чистый. Этот запах совсем не подходит для того, чтобы исчезнуть под землей. Гроб закрыт. Людям нельзя видеть, как выглядит жертва несчастного случая. И потому на закрытой крышке гроба установлена фотография Блейка на деревянной подставке. Он специально хотел выглядеть на ней смешно. Это фотопортрет, сделанный в универмаге Олан Миллз или Сирс-студио, или где-то еще в этом роде. На Блейке свитер из сэконд-хэнда в стиле 80-х и брюки цвета хаки со складками. Он держит в руках огромного сердитого персидского кота. Своего кота у него не было. Он его специально позаимствовал для этой фотографии. И в этом был весь Блейк. На его круглом лице сияет искренняя и счастливая улыбка. Глаза закрыты, словно он моргнул во время вспышки. Блейк считал фотографии с моргнувшими людьми очень забавными.
Я не мог сдержать улыбки, увидев это фото. Даже в таких обстоятельствах. Стоило Блейку только войти в комнату, и я уже заранее начинал смеяться.
