Дни поздней осени - [45]

— Не знаешь? — спросила Марина Афанасьевна.

Молчала.

— Уж если Молчанова не знает, кого спрашивать?

Не надо спрашивать. Только не надо спрашивать. Мысль изреченная есть ложь. Я не знаю. Я ничего не знаю. Я знаю закон Кулона, но это бессмысленный закон. Есть и другие законы, но все они ложны. И только закон Молчановой единственно верен. Молчание, молчание. Silentium! Вот мой закон.

— Садись, — сказала она.

Молчание, молчание. Silentium. Эй, Панков, ты что-то хотел спросить? Не надо спрашивать. Молчание. И вы за окном молчите, отбойные молотки, терзающие школьный асфальт. И вы замолчите, птицы. Молчи, Лена Корф, Сережа Атаров, молчи. Давайте молчать, ребята. Говорить могут только немые. Вот господин Блютнер, попросим его сказать. Поведайте нам свою жизнь, немой музыкант.

РАССКАЗ Г-НА БЛЮТНЕРА, МУЗЫКАНТА

Я родился в городе Вене в 1863 году. Родители дали мне сносное воспитание, кое-какие средства, и жил я в свое удовольствие. Однажды я засиделся у друзей допоздна и оказался ночью на улице. Поднялась пурга, сбила фонарь. Стало совершенно темно и холодно. Жил я в другом конце города, идти по глубокому снегу было бы трудно. Я призадумался. Внезапно к тротуару подкатил роскошный автомобиль, и господин за рулем предложил отвезти меня прямо домой. Это был молодой граф Д., известный всему городу меломан, меценат и т. д. и т. п. Граф Д. поведал, что сразу меня узнал, и спросил, не могу ли я обучить его игре на инструменте клавианиссим, ибо только на этом инструменте он считает подобающим играть в присутствии некой Марии. Я отвечал, что инструмента клавианиссима не существует в природе, но граф возражал и убедительно просил меня заняться его созданием, показывал какие-то чертежи.

С тех пор я не знал покоя. Идея графа взбудоражила меня. Дни и ночи я трудился над созданием клавианиссима. Что же касается графа, то с ним случилась беда. Мария куда-то исчезла, и граф носился по Вене с одним вопросом: «Не встречали Марию?»

Время шло. Я несколько раз менял местожительство, занимался своим клавианиссимом, и ничего другого мне не было нужно. Довелось мне опять встретить графа. Был уже нынешний век. Я засиделся у друзей и поздно ночью оказался на улице. Поднялась пурга, сбила лампу дневного света. Стало совершенно темно и холодно. Машины скользили мимо, не обращая на меня никакого внимания. Я призадумался. Внезапно к тротуару подкатила карета, запряженная парой гнедых. Дверь открылась, и меня поманили внутрь. Я полез, не раздумывая, в карету и увидел постаревшего графа Д. Он предложил подвезти меня прямо к дому и спросил: «Не встречали Марию?» Я покачал головой. «А что же клавианиссим?» Я рассказал, что работа идет к концу. «Я жду, — сказал граф. — Так вы не встречали Марию?» Я вновь покачал головой. На этом мы и расстались.

Шло время. Я постарел, и мир постарел порядочно. Уже не было ни городов, ни дорог, а все какие-то обломки, обрывки. Я изготовил семнадцать тысяч струн для инструмента клавианиссима, не хватало лишь нескольких сотен. А надо сказать, работа была весьма тонкой. Каждую струну приходилось плести из лунного света, пенья топрабанских дроздов, запаха травы остротела и еще двадцати семи компонентов, среди которых встречались и весьма прозаические, например молибден и ванадий.

Однажды я засиделся у друзей на каком-то обломке и ночью оказался в пустоте. Поднялась пурга, сбила звезду. Стало совершенно темно и холодно. Я призадумался. Вдали показался старик. Он шагал прямо по воздуху, помахивая посохом. «Не встречали Марию?» — спросил он меня. И тут я ответил: «Встречал». Ведь только что я видел Марию у своих друзей. Я указал старику на обломок планеты и стоящий посередине домик, но он не придал моим словам никакого значения и снова спросил: «Не встречали Марию?» Я отвечал, что недавно беседовал с ней, и опять указал на домик, но он ушел по воздуху, бормоча себе под нос: «Не встречали Марию?»

Время уже не шло. Время остановилось. Я доживал свой век на заброшенной даче, а вокруг ничего уже не было. Ни городов, ни дорог, ни обломков, даже воздуха не было. Звезды истлели до пепла. Я как раз прилаживал последнюю струну к стеклянной деке клавианиссима. Внезапно открылась дверь моей дачи и вошел странно помолодевший граф Д. Тут же открылась противоположная дверь и вбежала Мария. Они с криком бросились друг к другу. Они так кричали и плакали, что у меня заболело сердце. «Где ты была? Где ты была?» — кричал он. «Любимый, любимый!» — кричала она. Я сел за клавианиссим и начал играть. И тут я увидел, что звезды стали падать серебряным порошком. Порошок сыпался в окна, облекая тела возлюбленных, и они застыли, превратившись в серебряные изваяния. А я играл. И на меня сыпался звездный пепел. Мне стало так хорошо, свежо и прохладно. Необыкновенные звуки пробудили во мне воспоминание. Я вспомнил детство и девочку в белом платье, которую очень любил. У нее было белое платье, белые гольфы и теннисная ракетка в руках. Я вспомнил, что очень ее любил. Господи, ведь я тоже любил когда-то. И почему я не сделал признания, почему не сказал слова любви? Ведь я тоже мог ходить за ней по свету, называть Единственной, целовать следы ее маленьких туфель, дарить цветы и ракетки. И я играл, играл, а звездный пепел сыпался на меня, и я сам становился серебряным изваянием. Все, что я мог еще вспомнить, — это белое платье, белое платье...