Дневники русских писателей XIX века: исследование - [96]

Шрифт
Интервал

<…> Часто она пишет письма к папаше такие же, как и она сама; так и веет от нее Катериной Петровной, как от аптеки лекарством» (с. 424). И в то же самое время намечает новый подход к трактовке образов. Он строится по контрасту с известными из литературы типами: «У Никольских видел я, между прочим, мадам, приставленную к детям <…> Это что-то новое для меня. По романам я представлял гувернантку именно таким существом, как ее описывают, но эта совершенно другое дело. Она жеманится. Важничает, жалуется на угар, сердится, говорит: «Я не могу», «я не хочу»; а все ей смотрят в глаза, все за ней ухаживают, все ей кланяются. Мне кажется, что она весь дом скоро заберет в свои руки, если уж не забрала» (с. 423).

Аналогичное изменение наблюдается и в образе автора. Добролюбов стремится преодолеть в себе стремление разочарованного и не понятого обществом скептика. Эту тягу он связывает с возрастной психологией и выводит из нее борьбу сознательных и бессознательных тенденций в своей душе: «Я имею горестное утешение в том, что понимаю себя с моим еще не установившимся характером, с моими шаткими убеждениями, с моей апатической ленью, даже с моей страстью корчить из себя «рыцаря печального образа» Печорина или по малой мере «Тамарина». Знаю, что тут много поддельного, что это просто кровь кипит и сил избыток, что со временем все это пройдет, и я сам буду смеяться над самим собой. Но все это пройдет не скоро, а до тех пор ничего мне не помешает бороться, страдать и внутренне представлять себя героем нашего времени или по крайней мере романа» (с. 437).

Со второй половины 1850-х годов в структуре человеческого образа происходят существенные изменения. Они вызваны общей эволюцией мировоззрения критика, выработкой приемов портретирования, но еще в большей степени – социальными переменами, сменой нравственно-эстетической и аксиологической парадигмы в общественном сознании.

Во-первых, в дневнике Добролюбова рядом с конструктивными образами появляются репродуктивные, т. е. созданные не рукой автора, а воспроизведенные со слов других людей. В основном данный прием используется при характеристике чиновников прошлого царствования. Их личности быстро обрастали анекдотами, сплетнями. Толки и пересуды создавали устойчивое отрицательное мнение о таких лицах, и Добролюбов нередко переносил в дневник неотобранный материал: «Носится слух, что меняют Мусина-Пушкина <…> Мусин-Пушкин никак не хотел пропустить вторую часть «Мертвых душ» (с. 486) (и далее следует список служебных прегрешений николаевского сановника); «На днях пришло известие, что И.И. Давыдов получил чин тайного советника. Странно, что его никто не любит, все говорят о нем худо» (с. 491) (И снова набор негативных характеристик); «Человек этот <директор пермской гимназии И.Ф. Грацианский> <…> очень недалек, но много о себе думает и распространяет ужас между учениками одним своим появлением» (с. 496). Встречаются и положительные характеристики, составленные на материале косвенных свидетельств и дополненные личными умозаключениями автора.

В таких случаях основанием для позитивной оценки становится идейная близость прогрессивным течениям эпохи: «Это <Мордвинов> – человек, лично знакомый с Герценом и имеющий тенденции совершенно такие же, как и этот человек» (далее излагается история Мордвинова по слухам, с. 473).

Вторая тенденция в эволюции образа находится в русле конструктивного метода. Добролюбов не довольствуется первоначальным впечатлением от личности и старается за внешним слоем характера отыскать сущность человека. Оценка в таких случаях может меняться на противоположную, зато сам автор выигрывает от глубины проникновения в него и многосторонности подходов.

Конструктивно построенные образы отличаются еще и тем, что они созданы на основе личных впечатлений автора и несут на себе печать субъективных оценок. Это, однако, не мешает им быть правдоподобнее тех, которые создаются силой общественного мнения. Собственный взгляд и жизненный опыт становятся важнейшими критериями в оценке человека в данной группе образов: «Аверкиев для меня довольно загадочен. В первое время знакомства он мне очень нравился по своей живости, подвижности, любви к литературе. Но с течением времени все это потеряло для меня цену. Я увидел, что он жив оттого, что по молодости пустоват <…> Кельсиев <…> совсем другое дело. Это человек серьезно мыслящий, с сильной душой, с жаждой деятельности, очень развитый разнообразным чтением и глубоким размышлением» (с. 538).

В сопоставлении с другими дневниками добролюбовский журнал выигрывает с точки зрения образной структуры в том отношении, что, несмотря на негативистские тенденции в общественном сознании и особенно в литературе, он сохраняет целостность как основополагающий принцип в воспроизведении человеческого характера. Даже отрицательные образы в дневнике автора «Темного царства» строятся не на доминирующей черте, а целокупно. Если здесь уместно сравнение с живописью, с ее законами создания человеческого образа, то добролюбовский принцип стоит к методам и приемам образотворчества современных ему летописцев в таком же отношении, в каком объемная живопись находится в плоскостной.


Еще от автора Олег Георгиевич Егоров
М. Ю. Лермонтов как психологический тип

В монографии впервые в отечественном лермонтоведении рассматривается личность поэта с позиций психоанализа. Раскрываются истоки его базального психологического конфликта, влияние наследственности на психологический тип Лермонтова. Показаны психологические закономерности его гибели. Дается культурологическая и психоаналитическая интерпретация таких табуированных произведений, как «юнкерские поэмы». Для литературоведов, психологов, культурологов, преподавателей.


Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Настоящая работа является первым в отечественной науке опытом комплексного исследования дневникового жанра. На большом фактическом материале (около 70 образцов дневниковой прозы) рассматриваются все структурные элементы дневника, его эволюция, связи с художественной прозой. В исследовании использованы фундаментальные открытия аналитической психологии, впервые широко примененные к литературному материалу.Для филологов, психологов, преподавателей, студентов.


Рекомендуем почитать
Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.


Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


О том, как герои учат автора ремеслу (Нобелевская лекция)

Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.