Дневники русских писателей XIX века: исследование - [9]

Объяснение этому непонятному на первый взгляд явлению находим в пространной записи, сделанной во время этого путешествия: «<…> воля живет деятельностью, а я совершенно предал себя лени <…> и она все силы душевные убивает <…> Недеятельность производит неспособность быть деятельным, а чувство этой неспособности <…> производит в одно время и уныние душевное <…> Можно ли жить с таким унынием? Надобно или истребить его <…> или не жить <…> вместо того, чтобы сколько возможно заменить утраченное, я только и горюю об утрате <…> Надобно отказаться от потерянного и сказать себе, что настоящее и будущее мое»[24].

Сознание подсказывает поэту, что утраченной надежде на счастье надо найти замену, которая компенсирует ущербность его настоящего состояния. Ранее, в периоды душевных и жизненных кризисов, каналом перетекания застоявшихся психических содержаний был дневник (и частично письма); теперь же дневник самовоспитания и самонаблюдения оказался неэффективным средством замещения: он приобрел другую функцию, не стало адресата-собеседника.

В этот период дневник Жуковского в его функциональном назначении переживал переходный этап. Но Жуковский не мог этого осознавать по той причине, что находился еще в первоначальной стадии того жизненного алгоритма, который задал себе в октябре 1817 г., поступив на придворную «службу». Только регулярные путешествия поэта (прежде всего зарубежные) придали этому жанру его творчества определенную физиономию, какую имели ранние дневники.

Две группы дневников (1804–1806, 1814 гг.), которые представляют своеобразный автобиографический роман воспитания, в сопоставлении с классическим романом воспитания, имели существенный изъян. В «романе» Жуковского отсутствовала часть, которая в классической традиции носила название «Годы странствий» (трилогия о Мейстере Гете, «Зеленый Генрих» Келлера и др.) Содержание этой части обыкновенно составляло описание того, как во время путешествий расширялся горизонт познания героя, как знакомство с жизнью различных народов и культур способствовало окончательному становлению его личности. В дневниках Жуковского, как в «проторомане», нарушается хронологическая последовательность классической схемы, зато соблюдается жизненная логика их автора. «Годы странствий» падают на зрелый период его жизненного пути. Обстоятельства сложились так, что знакомство Жуковского с европейской цивилизацией проходило не в ранние юношеские годы, как у братьев Тургеневых, а ранее у Радищева и Карамзина, а в период, когда он был уже известным автором, главой национальной школы в поэзии.

Тем не менее дневники 1820–1830-х гг. восполняют недостающую часть его автобиографического эпоса и ярко живописуют процесс художественного, политического и гражданского воспитания их автора. Встретившись с Жуковским в Германии, А.И. Тургенев писал брату Николаю в сентябре 1827 года: «Здесь началось его <Жуковского> европейское образование»[25].

Дневники 1820–1830-х гг. отличаются от ранних не только содержанием записей, но – главное – принципом отбора материала и способом его фиксации. Расширение культурного горизонта и практическое знакомство с европейской цивилизацией, которая представляла целый мир индивидуальностей, привело к смещению познавательных акцентов. Общие рассуждения о человеке в духе абстрактного гуманизма, свойственные ранним дневникам, сменяются интересом к отдельной личности. «Встреча с человеком по сердцу есть то же, что вдруг открывшийся глазам прекрасный вид с горы на поля, долины и реки. И то и другое удивительно действует на душу, и то и другое пробуждает в ней все хорошее»[26].

Фрагментарность большинства записей Жуковского в дневниках этих лет свидетельствует о том, что всем своим существом поэт впитывал в себя многообразие духовной культуры Европы, а результаты этого образования в переработанном виде откладывались в сознании поэта. Дневник утратил прежнее значение заместителя невыраженных содержаний. Эти содержания находили выход естественным путем: в многочисленных встречах с деятелями культуры и политики, собратьями по перу, расширившимся кругом знакомых – словом, в свободном общении, не сдерживаемом более искусственными запретами.

В таком случае возникает вопрос: зачем тогда вообще Жуковскому нужен был дневник, в котором нередко встречаются пространные и обстоятельные записи? К тому же он взял за правило редактировать их, т. е. переписывать с черновика набело.

Дневник как интимный жанр более всего отвечал субъективности поэта, которая находила выход в лирических излияниях и соответствовала природе его таланта. Существенную роль сыграла в этой привязанности Жуковского к дневнику и многолетняя привычка. Делать записи изо дня в день стало для поэта потребностью, граничащей с неутолимой жаждой художественного творчества.

Петр Андреевич ВЯЗЕМСКИЙ

«Записные книжки» П.А. Вяземского по своему жанровому содержанию являются оригинальным образцом дневниковой прозы. Само название свидетельствует о том, что это не дневник в обычном смысле слова. С точки зрения литературной иерархии записные книжки не являются дневником, а представляют собой самостоятельный жанр со своими специфическими структурными элементами. От дневника записные книжки отличаются методом (отбором материала), принципом записи, т. е. оформлением материала, функциональностью и рядом других характеристик.