Дневники - [4]

Так вещает о весне

Кукушкин отклик, нежный зов

В пустынной дальней стороне

Гебридских островов{4}.

Остальные не очень над ним смеялись.

28.8.31

На следующий день, во второй половине, вчетвером отправились на уборку хмеля. Самым интересным из спутников был молодой человек по прозвищу Рыжий; мы по-прежнему вместе, когда я это пишу. Это сильный, атлетичный молодой человек двадцати шести лет, почти неграмотный и совсем глупый, но смелый, готов на любую проделку. За последние пять лет, когда не сидел в тюрьме, наверное, не было дня, чтобы он не нарушил закон. Мальчишкой он три года провел в Борстале{5}, вышел, в восемнадцать лет, после удачной кражи со взломом, женился и вскоре после этого поступил на службу в артиллерию. Жена умерла; через недолгое время у него случилось несчастье с левым глазом, и его уволили. Ему предложили на выбор пенсию или единоразовую сумму, он, конечно, выбрал единоразовую и спустил за неделю. После этого опять занялся грабежами и шесть раз сидел в тюрьме, но не подолгу: попадался на мелких делах; одно или два принесло ему £500. Со мной как с партнером совершенно честен, но вообще готов украсть все, что плохо лежит. Сомневаюсь, что он был умелым вором: будучи глуп, он не мог оценить риск. Очень жаль: он мог бы, если бы захотел, прилично зарабатывать на жизнь. У него хорошие задатки уличного торговца, и он много раз торговал на комиссионной основе, но, когда выдавался удачный день, сразу удирал с выручкой. У него талант добиваться скидок: например, всегда может уговорить мясника, чтобы отдал ему фунт съедобного мяса за два пенса. И в то же время совершенный дурак в отношении денег, не способен отложить полпенса. Любит петь песни типа «Серый домик на Западе»{6} и говорит о покойной жене и матери со слащавой сентиментальностью. Представляется мне довольно типичным мелким преступником.

Что до двух остальных, один – двадцатилетний парень, прозвище – Молодой Рыжий. Молодой малый, симпатичный, но рос сиротой, совсем необразованный, последний год прожил большей частью на Трафальгарской площади. Другой – маленький ливерпульский еврей восемнадцати лет, беспризорник. Не помню, чтобы кто-нибудь был противнее мне, чем этот парень. Неразборчив в еде, как свинья, вечно рылся в урнах, лицом походил на какого-то грязного зверька-падальщика. Его разговоры о женщинах и выражение лица при этом были непристойны до омерзительности, почти до тошноты. Мы не могли убедить его помыться, мыл он только нос и маленький участок вокруг носа и небрежно заметил, что на нем живут несколько пород вшей. Он тоже был сиротой и бродяжничал чуть ли не с младенчества.

Теперь у меня оставалось примерно 6 ш.{7}, и, прежде чем двинуться дальше, мы купили так называемые одеяла за 1 ш. 6 п. и выпросили несколько жестяных банок – для котелков. Единственная надежная банка в этом качестве – двухфунтовая жестянка из-под нюхательного табака, и раздобыть ее непросто. У нас были хлеб, маргарин, чай и несколько ножей, вилок и пр., украденных в разное время в «Вулвортсе». За два пенса доехали на трамвае до Бромли, там «разбили бивак» на свалке, дожидаясь еще двоих, но они так и не появились. Когда стемнело, ждать перестали, но искать хорошее место для ночлега было уже поздно, и пришлось ночевать в высокой сырой траве у края игровой площадки. Холод пронизывающий. У нас было два тонких одеяла на четверых, разжигать костер было небезопасно, кругом дома, и лежали мы на склоне, так что время от времени кто-то скатывался в канаву. Унизительно было видеть, как остальные, все моложе меня, крепко спят, несмотря на неудобства, я же глаз не могу сомкнуть всю ночь. Чтобы нас не арестовали, пришлось уйти до рассвета, и только через несколько часов нам удалось добыть горячей воды и позавтракать.

29.8.31

Пройдя милю-другую, мы набрели на сад, и кое-кто из наших вошли туда и стали воровать яблоки. Изначально я не был к такому готов, но понял, что должен либо действовать так же, либо уйти от них; поэтому присоединился к ним. Но в первый день яблок не крал, а только «стоял на шухере». Мы двигались приблизительно в направлении Севеноукса и к обеду украли больше десятка яблок и слив и пятнадцать фунтов картошки. По дороге, когда попадалась булочная или кафе, некоторые заходили и просили еды; набралось порядочно поломанного хлеба и кусочков мяса. Когда остановились, чтобы разжечь костер и пообедать, появились двое бродяг-шотландцев, воровавших яблоки в соседнем саду; долго с нами разговаривали. Разговоры вертелись вокруг секса – в гнусном тоне. Бродяги отвратительны, когда говорят на эти темы: нищета лишает их женщин, и сознание их отравлено непристойностью. Просто похотливые люди еще выносимы, но похоть, не находящая разрешения, чудовищно портит людей. Они напоминают мне собак, завистливо кружащих около пары, занятой случкой. Молодой Рыжий рассказывал, как он и еще несколько человек на Трафальгарской площади обнаружили «педа», голубого. Они тут же напали на него, отняли 12 ш. 6 п – все, что у него было, – и потратили на себя. Видимо, считали, что это правильно – ограбить, раз он голубой.