Дневники Ли - [8]

Я знаю способ разрешить противоречия, соединить фрагменты, несвязанные проекты: я просто запишу впечатления Ли об Интерзоне. Фрагментарное качество работы присуще методу и разрешит себя там, где это необходимо. А это означает, что я включаю автора — Ли — в роман и этим отделяю себя от него так, что он превращается в другого персонажа, главного конечно, занимающего особое положение, но не имеющего со мной ничего общего. Это может принять форму бесконечного последовательного расположения, но самим действием написания о герое, изображающем меня, я навсегда останусь наблюдателем, но не участником.

Меня охватывает чувство вины, когда я это пишу, в то время, как я по яйца должен быть в работе. Но приятель подбадривает: «Не все потеряно…» Ужасающее видение удушья под слоем мочи и говна, и обрезков ногтей, и ресниц, и соплей, выделенных моей душой и телом, поддерживаемых как ядерные отходы. «Убирайся ради всего святого!» Из писем роман я уже сделал. Я всегда смогу засунуть один куда-нибудь, заделать им дыру, ну ты сам знаешь…

Я слышу, как сердитый разжалованный лейтенант-коммандор курсирует по коридорам. С него сняли звезды и срезали полоски но к сожалению пренебрегли тем, чтобы повесить его утром или в другое время. Ссылка, на тот случай, если вам посчастливилось не знать, относится к «Повешенью Дэнни Дивера» Киплинга. Вместо номера юмориста вам нужно послушать гнилой затянутый в корсет тенор, поющий «Повешенье Дэнни Дивера», а затем в качестве непрошеного выхода на бис — «Деревья».

Как я уже сказал, ебаный экс-коммандор заклинает меня глупостью, так что я порой и сам произношу эти ужасные многозначительные пошлости. Вчера вечером я заявил ему прямо — Господи! я больше не собираюсь терпеть его дерьмо: «Ты разве не знаешь о Джо Ривзе? О, я слышал — ему нравятся мальчики! Ты когда-нибудь слышал о чем-либо подобном, Билл? Хи-хи-хи.» Вращая глазами на Келлза.

Так что с меня хватит. И печатная машинка снова наебнулась. Я жертва хуевой машинки — человеку по сути своей не техническому, каким являюсь я, не следует покупать комиссионные механизмы — но перед тем, как попросить у командора о помощи, я буду писать кровью и иглой для подкожных инъекций.

Вмазанный метадоном. Я скупил весь юкодол Интерзоны и юга Испании. Как я уже сказал — вмазанный, неспособный, скорчившийся от бестелесного безграничного желания. Встреча с manana КиКи. Предполагается, что я снова буду лечиться. У КиКи моя одежда и деньги, и он скупо выдает мне ампулы

Я сделал заначку. С бельевой веревки свисают брюки, degage в грязном свитере как по возвращении с тенниса или прогулки по горам, наконец-то удалось обналичить один из моих особых дорожных чеков. Неладные даже мои дорожные чеки, вызывающие подозрение и тревогу. Никто не считает их поддельными или фальшивыми, вы же понимаете. Просто чувствуется что-то неладное со мной.

Толстая светловолосая тварь-сержант бросается в ноги худому уродливому рыжеволосому карманнику: редкие рыжие волосы, серая фетровая шляпа джанки, от которой, когда он ее снимает, на лбу остается полоса — такая тесная. Так вот, этот коп выходит из-за кафедры своего стола падает ниц перед этим тощим низкорослым средних лет карманником, известным как Рыжый из Бруклина, чтобы отличить его от другого Рыжего, у которого нет такого конкретного и определенного места жительства. Рыжий шарашиться назад, ожидая, что сейчас его будут обыскивать.

«Рыжий!» ужасный звук поражения, грязное сражение принято и проиграно в душе такой же угрюмой, что и тюремная камера. «Рыжик!» Он с поцелуем кусает ботинок Рыжего. Рыжий снова отходит.

«Лейтенант! Я ничего не сделал, только высунул руку из кармана.»

Лейтенант делает прыжок словно огромная жаба-альбинос. Он протягивает к вору свои руки и хватает его за отвороты пальто.

«Лейтенант! Послушайте меня. Я ничего не сделал.»

«Рыжик!» Он обхватывает Рыжего своими жирными но крепкими руками, сжимая обе руки Рыжего. Одной рукой он обнимает Рыжего за шею, грубо и быстро целует его.

«Рыжик! Как я хотел тебя все эти годы» Я помню твой первый привод сюда с Доланом с Пятнадцатой. Только то была не Пятнадцатая, а Девятая…"

Рыжий выдавливает из себя ужасную кривую осторожную улыбку. Коп свихнулся. Мне нужно вести себя спокойно… спокойно…

"Сколько ночей я вот так проплакал по тебе, Рыжик."

"Ух-ты, полегче, сержант. У меня геморрой."

"Ты ни с кем не капризничал, не так ли? Я думаю, сможем ли мы воспользоваться этим половым воском?" Это последнее предложение сухим голосом практичного полицейского.

Только что кто-то умер в больнице несколькими этажами ниже. Я слышу, как что-то кричат, и плачут женщины. Это старый еврей, который досаждал мне своим стоном… Ладно, уберите этот труп отсюда. Это имеет депрессивное действие на других пациентов. Здесь не похоронное бюро.

Какие уровни и сдвиги во времени участвуют в написание данных записок: воссоздание прошлого, незамедлительное настоящее, которое обуславливают выбор материала, наступающее будущее — все наваливается на мены сразу, сидящего здесь на ломках, потому что вчера вечером и сегодня утром мою дозу метадона урезали.