Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [71]

Во время второго антракта Столыпин стоял в проходе у ограждения совсем рядом с императорской ложей, когда какой‑то молодой человек бросился к нему с пистолетом и дважды выстрелил в него. «К счастью, — как вскоре после этого писала Александра с облегчением в письме к Онор, — Н., О. и Т. были в фойе, когда это случилось»[561]. Софья Тютчева, которая тоже была там для сопровождения дочерей императора, вспоминала, что Ольга предложила пройтись и выпить чаю, а Николай сказал, что в их ложе жарко[562]. Находясь в фойе, они «услышали два удара, как будто что‑то упало», как позже писал матери Николай. Он подумал: «Наверное, бинокль упал сверху кому‑нибудь на голову», — и побежал обратно в ложу, чтобы посмотреть.

«Справа я увидел группу офицеров и других людей, которые тащили кого‑то, несколько дам кричали, а прямо напротив меня стоял Столыпин. Он медленно повернулся ко мне лицом и начертал в воздухе крест левой рукой»[563].

Ольга и Татьяна пытались удержать отца, но Николай инстинктивно потянулся к Столыпину и заметил, что премьер‑министр ранен. Столыпин медленно опустился в кресло, и все бросились к нему на помощь, в том числе доктор Боткин. Столыпин пробормотал слова, обращенные к царю, которые ему и передал министр императорского двора, граф Фредерикс: «Ваше Величество, Петр Аркадьевич попросил меня сказать вам, что он счастлив умереть за Вас». «Надеюсь, что нет никаких оснований говорить о смерти», — ответил царь. «Я боюсь, что есть, — ответил Фредерикс, — поскольку одна из пуль попала в печень»[564].

Несмотря на ранения, Столыпин героически смог, поддерживаемый с обеих сторон, сам выйти из театра и сесть в карету «Скорой помощи». Его срочно отвезли «в первоклассную частную клинику», где он «принял святое причастие», во время которого «говорил очень отчетливо»[565]. Тем временем в зале зрители схватили стрелявшего, молодого юриста из зажиточной киевской еврейской семьи Дмитрия Богрова (который был одновременно революционером и информатором охранки), и готовы были растерзать его, если бы не полиция. После того как Богрова увели, труппа оперы вышла на сцену и вместе с публикой запела гимн. Николай стоял у самых перил своей ложи, «явно подавленный, но без страха»[566]. «Я с девочками уехал в одиннадцать, — сообщал он позднее Марии Федоровне. — Можете себе представить, с каким чувством». «Татьяна вернулась домой в слезах и все еще потрясенная, — рассказывала Александра Онор на следующий день, — а Ольга все это время старалась держаться»[567]. На следующее утро Софья Тютчева, которая не спала ночь, переживая все увиденное, с удивлением обнаружила, что девушки были спокойнее, чем можно было ожидать. Заметив, как это ее смутило, их няня Мария Вишнякова подошла к ней и прошептала: «Он уже там», — имея в виду Распутина, который, как оказалось, был в то время в Киеве. «Тогда мне все стало ясно», — написала Тютчева позже[568].

Все еще оставалась большая надежда, что Столыпин выживет и оправится от ран, бюллетени о его состоянии казались утешительными. «Врачи считают, что он вне опасности, — сообщала Онор Александра. — Его печень, кажется, только слегка задета. Пуля попала в его Владимирский крест и отклонилась в сторону»[569]. Николай тем временем был вынужден продолжить участие в запланированных в Киеве мероприятиях и четвертого сентября присутствовал с детьми на большом военном параде, а затем посетил музей и побывал на праздновании столетнего юбилея первой в Киеве школы.

Русская писательница Надежда Мандельштам была в то время одиннадцатилетней ученицей этой школы. Она отчетливо помнила тот день, помнила и как ее тронул вид «очень красивого мальчика и четырех грустных девочек», одна из которых, Мария, была того же возраста, как она сама. Это заставило Надежду задуматься о трудностях их жизни:

«Я вдруг поняла, что мне повезло гораздо больше, чем этим несчастным девочкам. В конце концов, я могла бегать с собаками на улице, дружить с мальчиками, не учить уроков, шалить, поздно ложиться, читать всякую ерунду и драться со своими братьями или еще с кем угодно. У нас с моими гувернантками все было очень просто устроено: мы специально вместе выходили из дому, а затем каждая шла своей дорогой — они шли на свидание, а я к своим мальчишкам — я не дружила с девочками: драться по‑настоящему можно только с мальчишками. Но этих бедных принцесс во всем ограничивали: они были вежливые, ласковые, доброжелательные, внимательные… они даже не могли подраться… бедные девочки»[570].

Царь еще дважды навестил Столыпина, но оба раза жена Столыпина Ольга не позволила Николаю увидеться с ним, считая его виновным в этом покушении[571]. 5 сентября Столыпин скончался от заражения крови. Ольга Столыпина отказалась принять от царя соболезнования. В Киеве было объявлено военное положение, тридцатитысячная армия приведена в состояние боевой готовности, опасались еврейских погромов в отместку за покушение, многие евреи, проживавшие в Киеве, бежали из города. Императорская семья тем временем направилась поездом к берегам Черного моря, к «Штандарту». Уезжая, Николай оставил генерал‑губернатору Федору Трепову строгие указания «не допустить еврейских погромов ни при каких обстоятельствах»