Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [4]

* * *

После революции 1917 года все, кому было интересно узнать, как и где жила семья последнего императора России, могли поехать в Царское Село, располагавшееся в 15 милях (24 км) от бывшей столицы, и увидеть все своими глазами. Попасть туда можно было на грязном пригородном поезде или, объезжая многочисленные выбоины, на машине — по прямой, как стрела, старой Царской дороге, которая была проложена через низину с полями и невысокими лесами. Когда‑то Царское Село считалось «русским Версалем», но в последние дни царской империи здесь повеяло грустью, своего рода «имперской тоской», как выразился один из бывших обитателей Царского Села. К началу 1917 года, спустя почти 200 лет со времени, когда царица Екатерина I отдала приказ о строительстве Царского Села, оно уже как бы предчувствовало собственную неизбежную и скорую кончину.

Советская власть поспешила избавить Царское Село от императорских регалий, переименовав его в Детское Село. Оно расположено на возвышенности, вдали от болотистых берегов Финского залива. Чистый воздух, упорядоченная сеть прямых широких аллей в регулярном парке — идеальное место для активных физических упражнений. Александровский парк был преобразован в центр спорта и отдыха, где будет подрастать поколение здоровых молодых граждан для нового коммунистического общества. Однако прошло некоторое время, прежде чем коммунизм наложил свой отпечаток и на сам городок, который оставался по‑прежнему маленьким, аккуратным, в основном деревянной застройки. За скромной рыночной площадью, окружая два императорских дворца, простирались ряды парадных летних резиденций русской придворной аристократии. Их когда‑то легендарные обитатели — теперь уже исчезнувшие старинные русские фамилии Барятинских, Шуваловых, Юсуповых, Кочубеев — давно покинули их, дома были реквизированы советской властью и стали рушиться, заброшенные и приходящие в упадок.

Незадолго до революции композиционным центром этого приятного и тихого городка был изящный золотисто‑желтый Александровский дворец с белыми коринфскими колоннами. Однако в прежние века еще более великолепным был расположенный по соседству Екатерининский дворец, его золоченый барочный блеск привлекал всеобщее внимание. Но в 1918 году оба дворца были национализированы и превращены в наглядные примеры «эстетического разложения последних царей династии Романовых». В июне парадные залы, расположенные на первом этаже Александровского дворца, после полной и тщательной инвентаризации открывались для публики. Люди платили 15 копеек, чтобы поглазеть на изысканную обстановку, в которой жил их бывший царь. Но что же они видели в царских покоях? Дворец последнего Императора Всея Руси поражал не роскошью, а скорее необычайной простотой. Интерьеры царской резиденции были оформлены, по меркам бывших имперских стандартов, с неожиданной скромностью — пожалуй, как обычная публичная библиотека, или столичный музей, или загородный дом семьи среднего достатка. Но для семьи Романовых Александровский дворец был их домом, который они все очень любили.

По воскресеньям, средам и пятницам политически зрелые граждане страны освобожденного пролетариата могли прогуляться по залам дворца, «с хрустом грызя яблоки или жуя бутерброды с икрой». Иногда во дворец решались заглянуть отважные иностранные туристы. Все посетители должны были в обязательном порядке облачиться в уродливые войлочные тапки поверх своей обуви, чтобы не повредить прекрасный, натертый воском паркет. Затем служители водили их по залам царской резиденции, зачастую сопровождая экскурсию презрительными комментариями насчет бывших обитателей дворца. Тщательно проинструктированные экскурсоводы старательно, не жалея красок, описывали мелкобуржуазный вкус последнего русского царя и его жены. По их утверждению, вышедшая из моды мебель в стиле модерн, дешевые устаревшие олеографии и сентиментальные фотографии, английские обои, обилие безделушек (преимущественно самых обычных, фабричного производства) на каждой полке или столике — все это напоминало «типичный кабинет английского или американского пансионата» или же «второсортный берлинский ресторан». Любое упоминание о самих бывших обитателях этого дома было изъято из бойких речей советского персонала как пережиток прошлого, не имеющий исторического значения.

Проходя по анфиладам комнат, в дверях которых стояли восковые изваяния лакеев в алых и золотых ливреях, посетители не могли избавиться от странного ощущения, что Николай II был не деспотичным правителем, как его расписывали, а обыкновенным человеком, семьянином, у которого в кабинете и библиотеке, где он принимал своих министров и обсуждал с ними важные государственные дела, повсюду были расставлены фотографии его детей в разном возрасте, от младенчества и до совершеннолетия: дети с собаками, на пони, в снегу, на берегу моря. Счастливая семья, улыбаясь, снималась на любительскую фотокамеру «Кодак» коробочного типа, которую она повсюду брала с собой. Даже в личном кабинете царя был специальный стол и стул, где его тяжелобольной сын мог бы посидеть с ним, пока отец работал. «Святая святых» царской, ныне свергнутой, власти выглядела в высшей степени непритязательно, по‑домашнему просто и была окутана духом чадолюбия. Неужели это и в самом деле последний домашний очаг «Николая Кровавого»?