Дневники и записные книжки (1909) - [16]

1) Много читал о древней китайской и индус[ской] религии, и как ясно стало их преимущество о том, ч[то] у них насилие есть религиозное начало, нужное для благоустроенной жизни, у нас же, у христиан (будучи противным исповедуемой нами религии), есть только грех и прелесть греха насилия, власти.

2) Да, Б[ог] дышит нашими (всеми отдельными существами) жизнями. Что Он делает через нас? мы не знаем и не можем знать. Одно мы знаем, что в этом наша жизнь, и когда мы знаем это, то и нам хорошо, и легко делается, как по маслу, и наше и Его дело.

3) Выбора нет людям нашего времени: или наверное гибнуть, продолжая настоящую жизнь, или de fond en comble [сверху донизу]изменить ее.

4) Всё растет и вырастая изменяется. Неужели неизменно одно то, на основании чего живет человечество?

5) Приучать себя думать о себе, как о постороннем; а жалеть о других, как о себе.

6) Да, подчиняться и ставить выше всех других может и должен человек только одному закону: тому, к[отор]ый свойствен всем людям и в исполнении к[отор]ого все люди находят свое благо.

7) Человек и родится, и живет, и умирает один, и сам же, один же получает награду — не в каком-либо неизвестном, а в этом мире за добрую и наказание за дурную жизнь. Зак[оны] Ману.

8) И теперь самое для меня дорогое, важное, радостное; а именно:

Как хорошо, нужно, пользительно, при сознании всех появляющихся желаний, спрашивать себя: чье это желание: Толстого или мое. Толстой хочет осудить, думать недоброе об NN (Так в подлиннике) , а я (Слово я подчеркнуто дважды) не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой не я, то вопрос решается бесповоротно. Толстой боится болезни, осуждения, и сотни и тысячи мелочей, к[отор]ые так или иначе действуют на него. Только стоит спросить себя: а я что? И всё кончено, и Толстой молчит. Тебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого — это твое дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний, это — мое дело. И ты ведь знаешь, что ты и должен и не можешь не слушаться меня, и что в послушании мне твое благо.

Не знаю, как это покажется другим, но на меня это ясное разделение себя на Толстого и на Я удивительно радостно и плодотворно для добра действует.

Нынче ничего не писал. Только перечитывал Конфуция.

11 Апреля.

Два дня не писал. Здоровье нехорошо. На душе уже не так хорошо, как было. Толстой забирает силу надо мной. Да врет он. Я, Я, только и есть Я, а он, Толстой, мечта и гадкая и глупая. Холод, снег. Письма хорошие вчера. Так радостно! Отвечал кое-какие. Всё не могу, как хочется, ответить Булгакову. Постараюсь написать нынче. С дочерьми -хорошо. С Николаевым поправлял Кришну. Сегодня хотел и хочу заняться китайцами, -Конфуцием. Записано только одно:

1) Сознание божественности своей души — это разумная (метафиз[ическая]) основа жизни. Любовь — это проявление в жизни этого сознания своей божественности (религиозная основа жизни). Воздержание от страстей, грехов, соблазнов, препятствующих проявлению любви, — это добрая жизнь (нравственная основа).

12, 13 Апр.

Вчера писал несколько писем, нездоровится. Разделение менее ясно и радостно, но есть. Как всегда, движение оставляет след, и след чувствительный. Писал статью и вчера, и сегодня. И не дурно. Подвигается. Хочется Д[етскую] Мудрость]. Хороший вчера б[ыл] разговор о воспитании. Нынче я оч[ень] не в духе. Всё раздражает. Держусь, и слава Богу, деление помогает.

14 Апреля 1909.

Всё нехорошо себя чувствую телесно. Душевно не могу жаловаться. Вчера, несмотря на дурное расположение духа, б[ыл] лучше, чем третьего дня. Разделение чувствовал. Нынче проснулся в 5 и не мог спать; занялся статьей, и кажется, недурно. Записать надо, кажется, уже записанное:

1) Основа всего — моя отделенность, сознание моей отделенности. Сознание же отделенности есть сознание себя отделенным и того, от чего отделен. Из отделенности моей вытекает, первое, мое представление о веществе, составляющем меня, и того, от чего я отделен, и, следовательно, о пространстве, в к[отор]ом оно проявляется, и второе — мое представление о движении, т. е. изменении отношений отделенного от того, от чего оно отделено, и, следовательно, о последовательности этих изменений, о времени. (Кажется, хорошо.)

15 Ап. 1909.

Всё так же слаб, возбужден и раздражен. Не могу работать, но думается хорошо, и Я большей частью сознаю отдельно.

Чувствую и умиление — плакать и благодарить хочется, и с трудом удерживаюсь от раздражения. Всё дела[л] пасьянсы. И хорошо. Зачем писать. Уж и так много лишнего написано. Читал вчера о полов[ом] вопросе. Всё сказано. Ч[ертков] me manquИ [мне недостает.] А то, ч[то] он пишет Столыпину], меня оскорбляет за него.

1) Да, три сорта людей: воры, нищие и работники. Я к первым; мы, воры, неприятны, но хуже их нищие — просители: кому денег, кому совет, кому место, кого спасать. Да, vivre et laisser vivre [жить и давать жить.]. Эгоизм самое дурное чувство и самое хорошее, когда эгоист тем, что никого, кроме себя (и Бога), не нужно и просить никого ни о чем не нужно.

2) «Чем хуже, тем лучше». Это так: лучше для того, кто живет для души (как хорошо, ясно, просто это выражение!). Худое — это только матерьял и поощрение работы для души. А эта работа лучшее благо.