Дневники 1930-1931 - [4]

В России первое упоминание в 1066 г.

В XVI в. в Ростове «благовестник» 1000 п.

Конец XVII в. в Ростове митрополит Иона Сысоевич — страстный ревнитель колокольного дела — в 1689 г. он отлил знаменитых 3 Ростовск<их> колокола: Сысой 2000 пуд. Полиелейный 1000 п. и будничный Лебедь 500 п.

Троице-Серг. в конце XVII в. отлит в 3.319 п. и в 1746 Елизаветой перелит и доб. до 4000 п. (Царь) Годунов — 1850 и Карнаухий 1275 п.

В Москве на Колок. Ивана Великого Успенский — 3.355 п. 4 ф.

Крепостной Смагин «собирал звоны» и обучал звонарей.

23 Января. Все воскресенье и понедельник горел костер под Царем, чтобы оттаяла земля и колокол упал на отбитые края ближе к месту предполагаемого падения Годунова. Рабочие на колокольне строили клетку под Годунова.

Кочетков, наконец, привез аппарат (во вторник).

24 Января. Вчера Тарасиха рассказывала о вырождении мужчин в Москве (и, вероятно, везде у нас): будто бы на улицах теперь постоянно видишь мужчину с ребёнком на руках, или катит тележку, словом, мужчина постепенно делается нянькой. После того разговор на «пересадку», и Евг. Ив. Гиппиус сказала, что где-то один мужчина даже родил.

Доктор Кочергин. На овальном столике, накрытом плюшевой скатертью с цветочками, стоит цветущее миндальное деревце, и один розовый цветочек у него стал серым, потому что каждый подходит, трогает пальцем, чтобы узнать, настоящее дерево или бумажное. Деревце, конечно, бумажное. На полочке с одной стороны игрушечные грибы, с другой стороны пейзаж ранней весны, полное окно цветов, и угол тоже в цветах, и всюду лампадки. На дворе игрушечные сараи и клетушки, конура с собакой, индюк.

Иной совестливый человек ныне содрогается от мысли, которая навязывается ему теперь повседневно: что самое невероятное преступление, ложь, обманы самые наглые, систематическое насилие над личностью человека — все это может не только оставаться безнаказанным, но даже быть неплохим рычагом истории, будущего. <Зачеркнуто> В этом идейном разочаровании…

Редкость великая: солнечный день. Царя подкопали и подперли домкратом. В воскресенье рассчитывают бросить Годунова.

Образы религиозной мысли, заменявшие философский язык при выполнении завета: «шедше, научите все народы»^{20}, ныне отброшены как обман. «Сознательные» люди последовательны, если разбивают колокола. Жалки возражения с точки зрения охраны памятников искусств.

Кто является виновником уничтожения памятников? Я думаю, это кто-то вроде тов. Октябрьского, настоящая фамилия которого что-нибудь вроде Рождественского, окончившего духовную семинарию и, возможно, бывшего некоторое время попом. Сначала он приспосабливался к революции через кооперацию, потому что и раньше вел кредитное тов-о и потребительское о-во. Знание крест<ьянского> быта и счетоводства обеспечило ему путь к советской власти. Так мало-помалу, приспособляясь, он снял сан и поступил в исполком заведующим. Но только на 12 году революции, уступая из своих традиций поповских версту за верстой, он дошел до самого Бога, и сначала поместил в «Атеисте»^{21} свое «Мнимое чудо» (чудо было в том, что Преподобный будто бы создал в Сергиеве реку Кончуру, а он разъяснил это чудо рационалистически; Кончура была раньше Кон-сера, Кон — от а Сер — от Сергия). Так дошел он до колоколов, предложил свои услуги и был принят начальником в Рудметаллтрест.

Иной человек по делам своим, по образу жизни подвижник и настоящий герой, но если коснуться его сознания, то оно чисто мышиное: внутри его самая подлая <1 нрзб.> тревога и готовность уступить даже Бога, лишь бы сохранить бытие на этом пути, который извне представляется нам героическим.

Мы ездили вечером на извозчике к Кожевникову.

— Плохо живется? — спросил я извозчика.

— Очень плохо, — ответил он, — перегоняют в коллектив.

— Не всем плохо от этого, — сказал я.

— Да, не всем, только лучше немногим. Через некоторое время он сказал:

— Ждать хорошего можно для наших внуков, они помнить ничего нашего, как мы страдали, не будут.

— Будут счастливы, — сказал я, — и не будут помнить о нашем мучении, какие счастливые свиньи!

— Извозчик очень понял меня и со смехом сказал:

— Выходит, мы мучимся для счастливых свиней.

(Кстати, — вот зачем мощи и крест).

Растет некрещеная Русь.

Нечто страшное постепенно доходит до нашего обывательского сознания, это — что зло может оставаться совсем безнаказанным и новая ликующая жизнь может вырастать на трупах замученных людей и созданной ими культуры без памяти о них.

Рабочие сказали, что решено оставить на колокольне 1000 пудов.

— Лебедь останется? — Не знаем, сказали: остается 1000 пудов.

— А Никоновский? — Ничего не ответили рабочие, в сознании их и других разрушителей имя тонуло в пудах.

Рабочие, разрушители колоколов, жидов ругали за то, что все они делают легкое дело, раньше торговали, смотришь, теперь занимаются фотографией. И вот тоже, найдите хоть одного еврея, который бы этим опасным и тяжелым делом занимался — сломал бы колокол, а в правлении Рудметаллтреста одни жиды.

— Православный? — спросил я.

— Православный, — ответил он.

— Не тяжело было в первый раз разбивать колокол?

— Нет, — ответил он, — я же за старшими шел и делал, как они, а потом само пошло. И рассказал, что плата им на артель 50 к. с пуда и заработок выходит по 8 ½ р. в день.