Дневники 1930-1931 - [189]

Шрифт
Интервал

Новый человек: есть нечто такое в Пете, когда он разбирает следы, а я хуже его понимаю (устаю) и невольно с охотой ему подчиняюсь: он лучше меня знает, и потому он ведет, и в окладе он хозяин, а не барин-стрелок, как раньше, Но, возможно, стрелок сам не хуже понимает охоту и нанимает егеря, а сам становится стрелять, потому что это интереснее?


«Тигровая сопка» — сделать из нее сценарий так же трудно, как сделать по сценарию фильм. И вот это медленное преодоление порождает болезненную усталость и смерть творчества — скуку. В борьбе с усталостью и скукой создается атмосфера сорадования.


Разработать — «сотрудничество» (в работе над окладом зверя) и «сорадование».


Зворыкин рассказывал, что храм Христа Спасителя взорвали>{286}, и осталась груда камней, а на прежней высоте креста в воздухе вьется много птиц, бывших жителей храма, и как будто все надеются, что явится опять их насиженное место. На этом месте должны воздвигнуть величайшее и красивейшее здание Совета.


17 Декабря. Не может, конечно, жених смотреть невесте, как лошади, в зубы. Вот для чего в браке раньше непременно участвовали старшие и судили невесту по родне, разбирали все по косточкам. А «романом» в собственном смысле слова была линия свободы любящих относительно родных. Прежний писатель в своем искусстве вел ту же линию свободы, противопоставляя «свободу» себя в искусстве мещанской условности жизни. Вот с чем и трудно справиться нынешнему писателю: та своя личная линия любви в романе и свободы в писании, противопоставление общества государству, героя толпе, любовников — силе родных — все это исчезло: государство и общество принципиально слились, смешно говорить об авторитете старших в браке, а писатель свою силу поэзии и не может вознести на высоту независимости от текущей жизни: поэзия должна просто быть на службе, и поэт в колхозе или на фабрике. Теперь поэзия не есть личный выход недовольного человека, напротив, — это избыток чувств от радости осуществления заветного…

Итак, исчезает вся троица: личность, общество и Бог, и поэтому остается быть лишь сочувствующим очеркистом производственного быта. Но стоит только представить себе, что прежнее «мещанство» то же самое, и «старшие», решающие судьбу любовников и пр., есть буржуазный класс всего мира, стремящегося уничтожить СССР, как для поэта вновь является возможность существовать. Вот почему вероятней всего я и уцепился за Китай, которому мы сочувствуем, а европейцы уничтожают.

Или вот тоже быт… быт создается миром и требует срока.


18 Декабря. В 8.50–11 у. с Петей в Москву. 11.50 Мантейфель. 1 ч. д. Воронский. 3 ч. — обед, 4 распредел. — Карасева — 5 д. Известия.


Идея кино-бригады. Разговор о Вав. башне и египетских пирамидах. Все правильно, только за что страдает и почему не обеспечивает нас честный товар: лежит, блестит, а взять никто не может, т. е. если у нас разложение, то — нет! если усиленное строительство за счет счастья масс — есть результат разложения, то наше разложение есть ничто иное, как явление разложения капитализма (последствие войны). Он говорил еще, что наше строительство есть обезьянье в сравнении со спокойным обыкновенным американским.


19 Декабря. Меня расстроило, что отказались печатать «Кащееву Цепь», и на это чувство обиды насела картина московской трамвайной давки, злобы, потом бой за место на жел. дор., серые лица и такое множество людей с мешками провизии, зло, усталость… истинный ад! и на это навернулась дальше совр. литература. Началась тоска самая острая со сладостной мыслью о смерти… И в то же время о том, что находится по другую сторону смерти: пристройство, подобное уверованию, с наглым тире вместо всяких сомнений, вопросов и колебаний, — в этом царстве Максима Горького ведь еще много хуже, чем смерть. Я теперь живо представил себе состояние духа Л. Толстого, когда он желал, чтобы его тоже вместе с другими мучениками отправили в тюрьму и на каторгу. И мне теперь тоже жизнь в ссылке, где-нибудь на Соловках, начинает мерещиться, как нечто лучшее. Я накануне решения бежать из литературы в какой-нибудь картофельный трест или же проситься у высшего начальства заграницу. Мне думается, что в конце концов меня отпустят, потому что люди у нас не глупые и…


На мой взгляд, художник, создавший крупную вещь, тем самым преодолел свою индивидуальность и стал личностью.


В одном любовном письме она, восхищаясь его фигурой, говорит: «даже жаль, что она принадлежит вам, что Вы сами вольны распоряжаться собой». Замечательно верно и глубоко.


22 Декабря. Зима необыкновенная, все было так, что мороз на голой земле и так долго! а потом каждый день новая пороша. Мы с Петей вчера этому дивились, а Зоя сказала: «Каждый год пороша». Мы ей объясняли, что каждый год пороша бывает, но не столько: тут ведь каждый день. Она опять сопротивляться, и я, наконец, потребовал объяснения. И вот она: «Потому что Петя каждый день на охоту ходит» (т. е., что Петя ходит, и ей неприятно это, а потому она против пороши).


Какой я вам попутчик, я вам — отец. Но если я взял на себя обязательства к вам и работал для вас четверть века, то я требую теперь, чтобы и вы взяли на себя обязательства в отношении меня как отца.


Еще от автора Михаил Михайлович Пришвин
Глоток молока

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Беляк

В сборник «Зеленый шум» известного русского советского писателя M.M. Пришвина (1873–1954) вошли его наиболее значительные произведения, рассказывающие о встречах с интересными людьми, о красоте русской природы и животном мире нашей страны.


Жалейка

В сборник «Зеленый шум» известного русского советского писателя M.M. Пришвина (1873–1954) вошли его наиболее значительные произведения, рассказывающие о встречах с интересными людьми, о красоте русской природы и животном мире нашей страны.


Старый гриб

В сборник «Зеленый шум» известного русского советского писателя M.M. Пришвина (1873–1954) вошли его наиболее значительные произведения, рассказывающие о встречах с интересными людьми, о красоте русской природы и животном мире нашей страны.


Гаечки

В сборник «Зеленый шум» известного русского советского писателя M.M. Пришвина (1873–1954) вошли его наиболее значительные произведения, рассказывающие о встречах с интересными людьми, о красоте русской природы и животном мире нашей страны.


Осударева дорога

Еще при Петре Великом был задуман водный путь, соединяющий два моря — Белое и Балтийское. Среди дремучих лесов Карелии царь приказал прорубить просеку и протащить волоком посуху суда. В народе так и осталось с тех пор название — Осударева дорога. Михаил Пришвин видел ее незарастающий след и услышал это название во время своего путешествия по Северу. Но вот наступило новое время. Пришли новые люди и стали рыть по старому следу великий водный путь… В книгу также включено одно из самых поэтичных произведений Михаила Пришвина, его «лебединая песня» — повесть-сказка «Корабельная чаща».


Рекомендуем почитать
Пушкин – Тайная любовь

Яркая, насыщенная важными событиями жизнь из интимных переживаний собственной души великого гения дала большой материал для интересного и увлекательного повествования. Нового о Пушкине и его ближайшем окружении в этой книге – на добрую дюжину диссертаций. А главное – она актуализирует недооцененное учеными направление поисков, продвигает новую методику изучения жизни и творчества поэта. Читатель узнает тайны истории единственной многолетней, непреходящей, настоящей любви поэта. Особый интерес представляет разгадка графических сюит с «пейзажами», «натюрмортами», «маринами», «иллюстрациями».


В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.


Иоанн IV Васильевич

«…Митрополитом был поставлен тогда знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на вел. князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии И. Недолго правил князь Иван Шуйский; скоро место его заняли его родственники, князья Ив. и Андрей Михайловичи и Феодор Ив. Скопин…».


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.