Дневники 1923-1925 - [131]

Тетерева принимают Кэтт за овцу и, взлетев, тут же садятся. Я часто принимаю ее за березовый пень.

Из отношений охотника к собаке можно много получить материалов для изображения первобытного человека (например, язык: молчание и рабочее слово).

17 Сентября. Ефросинья Павловна забыла отвести Верного в подвал, и он ночевал в конуре на цепи. Утром налетела собака и сильно его искусала. Собаку мы убили. После долгого раздумья решили, что с двумя поднадзорными собаками нам не управиться, и дали Верному стрихнин. Яд подействовал только через два часа. Ночью его закопали в кустах и когда возвращались с Павловной домой, то совершенно было так, будто похоронили человека, и в заключение так же стало легко, что в конце концов все кончилось.

Этот день был единственный в Сентябре без дождя и даже с просветом солнца.

Вечером зашел ко мне художник Дмитрий Николаевич Кардовский.

Пробую начать повесть о взрослом Курымушке параллельно написанной. Надо, чтобы революция захватила личность человека врасплох, и потому личность эта сразу вся всколыхнулась бы и стала как ребенок — Курымушка.

19 Сентября. Непрерывные с утра до вечера изо дня в день дожди, ветер и холод. Борис Иванович сказал, что дупелиный валовой пролет был 14-го Сентября (прошлый год 9-го). Значит, надо установить, что валовой пролет здесь бывает на границе нового Августа и Сентября (в этот раз при сильном дожде). После дупелей выходят из лесов на опушки тетерева, и тут на них самая лучшая охота.

Я читал у Кардовских (Дмитрий Николаевич и Ольга Людвиговна) начало своего нового романа и окончательно утвердился в нем: работаю зиму.

Михаила Ивановича жмут диявола́. Петя переходит жить к Смирновым. Явился сторож Павел Михайлович Лезихин. Дали кирпич в Данилове. Нанять подводу, срядить печника. Леве поручить переговор с мельником. Найти дровокола. Пете, чтобы взял лампу, Павловне определить 20 рублей на ремонт белья.

Вода раньше всего чувствует умирание света, и в то время как в лесу только начинается красивая борьба за свет и кроны на иных деревьях вспыхивают, как пламя, — вода лежит совершенно мертвая, и веет от нее огромной могилой с холодными рыбами.

Дождь поливает меня, ноги по колено в грязи, а голова горячая: я решаю неразрешимое. В конце концов, все сводится к тому, чтобы оправдать себя и утвердить свое бытие. Судите же вы, а я себя так сужу в оправдание…

Я любил в ней Марью Моревну и просил ее быть моей женой и понимал эту жену, как стальную связь мою с Марьей Моревной,

Она отвечала мне, что женой она моей быть не может, потому что она не Марья Моревна, а просто Варвара Петровна и родители ее из высшего общества выбора ее не одобряют, будут издеваться, и она не выдержит борьбы.

— Значит, ты меня не очень любишь? — спросил Алпатов.

— Это меня и мучит, мне кажется, я тебя люблю, я думаю только о тебе, я все бросила, все завертелось во мне, но когда я спрашиваю себя: «Могу ли я быть его женой?» — то отвечаю: «Нет!» И значит, я тебя не люблю. Суди же сам!

— Да, ты меня не любишь, — ответил Алпатов, — что же делать? Вот цветы, я люблю цветы, птицы поют — люблю птиц, я все люблю! У меня есть что любить, я не буду один: прощай!

И ушел.

Она опрокинулась в кресле, закрыла глаза, стала быстро краснеть, закрыла лицо, завернула свои юбки и стала рвать, и, когда разорвались, опять показалось пламенное лицо с закрытыми глазами.

В эту минуту вернулся Алпатов, он забыл что-то.

Она не пошевельнулась. Он падает перед ней на колени, положил голову на колени.

Она глаз не открывала: была вся пламень. Он был…

Потом он на мороз, холод…

Почему же так? Разве он потом не сжимал в своих объятиях деревенскую девушку так, что она говорила счастливая: «Нет, легче целую ночь молотить!» Почему же тут он не мог…

21 Сентября. Рождество Богородицы. Бабье лето.

Сегодня, наконец, переломилась погода и дождя не было. Лен улежался, подымают. Мелкий кустарник (осиновый) облетел. Вчера Петя нашел еще дупеля. Совхозное поле овса осталось некошенным — там тетерева. На жнивьях пошла уже зеленая рожь и кое-где уцелели васильки.

А потом вдали расставились ели и сосны с березами…

Вечером сильно вызвездило, наверно, будет мороз.

22 Сентября. Тихо в золоте, и везде на траве, как холсты, мороз, настоящий, не тайный и не тот, о котором крестьяне говорят: мо-рос, значит, холодная роса. Только в восемь утра этот настоящий, водяной мороз обдался росой, и холсты под березами совершенно исчезли.

А ласточки все еще здесь.

В лесу полный листопад, высокие осины над лесом, как уши, горят, внизу же у них все слетело.

Везде лист потек.

Вдали ели и сосны прощаются с березами.

А мне нравится это время, что наперекор всему отлично зеленеет озимь. С холма на холм, обнюхивая заячью жировку, по зелени перебегает Соловей, взлаивает, когда замечает, что след все свежеет, близится, все близится к опушке леса, спустился к болоту с кустиками и погнал…

Часть 1-я романа.

Свержение царя (материальный фокус этой части), как это подготовлялось в людях и как было принято: в деревне, в Петербурге. Курымушка едет в Питер с проектом осушения «Золотой луговины» (народ на войне — Николай, народ в деревне — Михаил, в столице — Сергей).