Дневники 1914-1917 - [8]

Вопрос: не есть ли моя дальнейшая жизнь лишь ограничение, приспособление, притупление — нет! потому что радость моя у земли не обычная мещанская насыщающая радость, а особенная, в цветах и в свете солнца, в принятии на себя всего, чем страждут люди. Радость мира, приятие мира, Библии, отчий закон, природа, понимание человека, веков: красное солнце, склоненное к горизонту, и простолюдин, движение только внешнее, сущность вечна.

Наблюдения над товарищами юности: ссылаются, что будто бы их затянуло колесо жизни. Что это за колесо? Ахиллесова пята («корень нужно искать в физиологическом»), по-физиологическому очень легко объяснить, но по-духовному? как раз попадаются люди нравственные, а задето «физиологическое», ослабление духа в борьбе и <победа> может быть в виде радости жизни (семьи); вообще бабы во всех видах, и это неизбежно (тут и Розанов).

Если будет анкета и меня спросят, то я отвечу, что книги, написанные мной, все плохи и только одна хороша, которая напишется в будущем.

Я думаю, что когда говоришь от себя, то больше скрываешь себя настоящего от воображаемого, и потому я буду говорить от себя: я хочу…

Или так: Глава I. Рождение моего героя.

Мой герой родился от меня настоящего (не-героя) в… я не могу сейчас вспомнить этот год, это было в год смерти моего отца в деревне Хрущево в небольшом имении. Аллея и проч. (см. голубые бобры [35])… и мне осталась мать моя, которая создавала мне будущее, а отец тип голубого бобра, и тут начинаются два совершенно разных человека, я настоящий, как я теперь есть, и другой, с голубым бобром. Это совершенно другой человек, и потому тогда будет лучше, если я окрещу его <совсем> другим именем, пусть он будет называться С, а я единственный интимнейший свидетель его жизни <2 нрзб.>, его тайны.

8 Февраля. На женском диспуте.

Раз на Невском проспекте у всех на виду поставлен памятник замечательной женщине, то, кажется, что же тут спорить еще: Екатерина, мудрая императрица и друг просвещения, говорит мне в пользу женщин гораздо больше, чем адвокат-феминистка или какая-нибудь знаменитая суфражистка.

И народ русский я тоже в этом отношении хорошо знаю: «колотят» жен не мужья, горе колотит, пьянство, нужда, тьма. Не могу удержаться, чтобы не рассказать здесь одно летнее наблюдение в деревне. Прибежали в деревню ребятишки и говорят, будто в поле на березе женщина сидит, вся в крови, а сказывал им об этом пастух. Староста с понятыми отправляется к березе, спрашивает пастуха: правда ли, что была тут женщина в крови.

— Была, — отвечает пастух, — только это не женщина, а мадам.

«Мадам» — это обыкновенное название женщин, состоящих в свободном браке.

Я собрался на петербургскую дискуссию по женскому вопросу, подхожу к вешалке, где висит мое пальто, и вижу — тут стоит почему-то метла. Спросил Аннушку, почему, для чего в моей квартире появилась метла. Оказывается, что это муж ее, дворник Иван, приходил сюда и забыл метлу. Шуткой говорю Аннушке, что, может быть, это Иван учит ее этой метлой <уму-разуму>.

— Нет, не поучит!

— А если все-таки вдруг да вздумает.

— Нет, не поучит. А вздумает, так и не увидит меня.

— Куда же пойдешь от него?

— А в прачки! Нынче ведь так, нет такого права.

Собираясь идти на дискуссию по женскому вопросу, я уж, конечно, обратил внимание на <понимание> права.

— Аннушка, — говорю серьезно, — а как же в таких случаях с детьми?

— С детьми просто: девочку ему, мальчика мне. Нынче это просто!

— А если он пожелает хоть одного мальчика?

— Ни одного! Нынче закон простой: мальчик мне, девочка ему, а я в прачки, <работать пойду>, мальчика мне, девочку ему, и кончено! И кончено!

Потом на лестнице, когда я спускался на дискуссию, а она со мной к дверям, как взбудораженная курица, все кудахтала и все повторяла:

— Мальчик мне, девочка ему!

И вовсе я не уверен, что почти той же метлой, если он выпивает, она не отколотит его.

Под этим впечатлением приехал я на диспут по женскому вопросу, и вот вижу — на кафедре женщина-великан выбрасывает сильно руками слова (так мне казалось, что она выбрасывала их сильным взмахом руки). Одно слово брани с особенной ненавистью, с особым подчеркнутым значением:

— Мужшш-чи-ны!

И в ответ громогласные аплодисменты множества других женщин, наполняющих зал.

Как будто множество сердитых аннушек, вооруженных метлами, собираются бить ненавистного Ивана. Как будто это продолжение какой-то ожесточенной семейной сцены, где вот Иван заменился этим мужшш-чи-ной.

Я проталкиваюсь к устроительнице вечера: она в полном отчаянии; вокруг нее тоже все в отчаянии и повторяют: он, он не приедет!

— Кто он?

— Он? Вы не знаете? N. — умный противник женского движения. Без него видите, что получается.

Звонят по телефону. Не действует телефон. Посылают курьера. Нет, он не приедет! Отчаяние.

А весь зал гремит рукоплесканиями, и гигантская дама бросает слова:

— Мужшш-ская однобокая политика! Мужшш-ские вековечные предрассудки!

Между прочим, и я пришел исключительно из-за противника, потому что мало я женскому движению современному сочувствую <всерьез>.

— Скажите хоть вы что-нибудь! — обращаются к довольно мрачному молодому человеку.