Дневники, 1862–1910 - [88]
22 июня. Прекрасный ясный летний день. С утра играла на фортепьяно гаммы, этюды и упражнения. Потом купались. Обедали Илья и Коля Лопухин. Потом опять час играла. После чая ходили мы, одни женщины, гулять.
Саша грубо ворчала за то, что я ее отозвала от тенниса, на который она только смотрела.
Таня пошла с нами, догнала нас, и я ей очень обрадовалась. Она говорит: «Меня всё больше и больше тянет к вам, и я наконец так притянусь, что войду в первобытное состояние и начну вас опять сосать». Я тоже всё больше и больше привязываюсь к ней. Илье я не дала денег, и он мне всё говорил неприятное. Что напрасно отдал мне Лев Николаевич имение по купчей, а не пожизненно; что я к старости буду деньги любить, и т. п. Боже мой! Неужели только и отношений с большими сыновьями, что деньги и деньги! От Андрюши тоже – только дай денег и денег! Ужасно!
Вечером написала шесть писем: Стасову, Холевинской, Андрюше, Кушнереву, типографу, Раевской и в магазины.
23 июня. Природа наконец всю меня охватила своей красотой и вытеснила из меня много тяжелого, чем страдала душа, и осветила мою жизнь. Я долго была к ней тупа и равнодушна нынешнюю весну, всё смотрела внутрь себя, а теперь это прошло, и так хорошо! Покос везде, запах сена, ясные дни, тоненький, ясный серпок луны (сегодня в Воронке отражался), пестрый народ, котлы на рогатках, шалаши в поле (ночлеги покосников), скотина отъевшаяся, и темная, зрелая и очень богатая в нынешнем году листва дерев.
Утром час играла упражнения, потом пошли купаться. После обеда от третьего до седьмого часа переписывала для Льва Николаевича статью «Об искусстве». Написала очень много. После чаю ходили все гулять на Горелую Поляну, потом вышли на мост, на шоссе. Под мостом пройди вдоль по речке – новая купальня; мы с Сашей купались, холодно, но хорошо. Домой вернулись в катках, Лев Николаевич нас встретил на велосипеде и потом жаловался, что устал. За обедом Миша резко разговаривал с Иваном, лакеем, отец ему заметил, Миша продолжал в том же тоне, и Лев Николаевич рассердился, взял свою тарелку и ушел к себе. Очень было неприятно. Получила от Андрюши письмо – опять требования денег, и только от него и толку. Какое всё горе от детей! Только Таня горя не делает, от нее больше всего радости, но пока.
Вернувшись, нашли Марью Александровну. Она фанатически обожает Льва Николаевича и им только и живет. В этом обожании она черпает силы, которыми живет, работает и всё переносит. А то где бы ей взять эти силы с ее истощенным, худеньким телом и ее болезнью? Какая сила во всякой любви! Это прямо стержень, на котором держится всякая жизнь.
Вечером, после ужина, Лев Николаевич прочел о последних днях Герцена, я дописала для Льва Николаевича свою главу, много говорили и вспоминали о Николае Николаевиче Ге и спорили о его «Распятии». Я ненавижу эту картину, а Лев Николаевич и Марья Александровна ее хвалили. Мы вдавались в крайности, и потому разговор этот скоро прекратился. Получила письмо от Левы из Швеции.
24 июня. С утра дождь, встала поздно, всю ночь болела правая рука. Очень хорошо учила Сашу, и она была внимательна. Ей, главное, нужно не учение, а развитие, о чем я и стараюсь. Мы учились часа два. Потом сидела с Марьей Александровной и перешивала свое платье – рукава; мы с ней говорили о семейных наших делах, она очень участлива и добра. Ездила в катках с Сашей, Марьей Васильевной, мисс Белый и Обер купаться. Лошади заминались, и было несносно. Вода холодная, чистая и прибыла от дождя. Лев Николаевич страшно сосредоточен в своей работе, и весь мир для него не существует. А я как была всю жизнь одинока с ним, так и теперь. Я нужна ему ночью, а не днем, и это грустно, и поневоле пожалеешь о прошлогоднем милом товарище и собеседнике.
Лев Николаевич ездил верхом один в Овсянниково, потом всё сидел внизу. Я вошла к нему – он пасьянс разложил. Играла, когда никого дома не было, две сонаты Бетховена и «Песнь без слов» Мендельсона; ею я всегда заканчиваю – как молитвой, я очень ее люблю. От ужина до сих пор переписывала для Льва Николаевича и очень много переписала. Теперь два часа ночи, иду спать.
От Сухотина письмо – умерла его жена. Очень тяжелы мне и Льву Николаевичу эти отношения и переписка Тани с Сухотиным.
25 июня. Ночь уж эту совсем не спала, всё бросает в жар, точно обдает всю жарким паром. Трудное я физически время переживаю. Играла часа два с лишком сонаты Моцарта и упражнения разные. Переписала много Льву Николаевичу. Не нравится мне его статья, и мне это очень жалко. Какой-то неприятный, даже злой задор в его статьях. Так я и чувствую, что нападает он на воображаемого врага (хотя бы Сергея Ивановича, к которому так ревнует меня), и вся цель его – уничтожить этого врага.
Ходила пешком купаться на Воронку, тихо радовалась природе и даже не разговаривала с Марьей Васильевной. День прошел, как и всё лето идет – вяло и скучно. Приезжали Маша с Колей, пришла Надя Иванова. И люди, и всё – тускло, тускло… Читаю французскую книжку отвратительную – просто валялась, я взяла и ужаснулась сладострастному ее содержанию. Уже заглавие одно: «Aphrodite» [Луи Пьера]… До чего развращены французы! Но зато какую верную оценку можно сделать женской и своей красоте тела, прочтя эту книгу.
