Дневник заштатной звезды - [10]

В ресторане все началось с обычной суматохи – кому с кем сидеть. Все толкались, не желая оказаться за одним столиком с Гордоном, Театральным Сторожем. Столиков было пять, и мне безумно хотелось занять местечко рядом с Пиппой, но Манки-Манчини буквально увел у меня из-под носа последний свободный стул за столиком танцовщиц. Вариантов практически не оставалось. Было два незанятых стула за столиком музыкантов, но сесть на один из них означало провести весь вечер, соревнуясь, кто больше выпьет, громче пернет и припомнит больше цитат из каких-нибудь доисторических скетчей «Монти Пайтон». Еще один стул пустовал за столом костюмерш. Я, может, и сел бы к ним, но от всех женщин, работающих в костюмерных, воняет нафталином. Последний из еще не занятых стульев был за столиком, оккупированным Улыбашкой, Ссыкуном, Трахуном, Пердуном, Джейсоном Голубым Танцором, его приятелем Калином Татуированным Скинхедом и, конечно же, Мими Лоусон. Я решил, что это лучший из вариантов, и занял место между Трахуном и Ссыкуном.

Вечеринка шла полным ходом, и вино текло рекой. Кто-то все время заигрывал со мной под столом, но на тот момент я не мог точно сказать, то ли это Мими Лоусон, то ли Калин Татуированный Скинхед. Какое-то время я думал, что это Пердун, но потам сообразил, что для этого у него слишком короткие ножки.

Я не сводил глаз со столика Пиппы, пытаясь перехватить ее взгляд, но та, похоже, была полностью поглощена разговором с Манки, бесстыдно лапавшим ее за всевозможные места. Манчини лез из кожи вон, стараясь произвести впечатление шикарного кавалера: покупал шампанское всем девчонкам без исключения и ящиками слал пиво столику музыкантов. В какой-то момент он даже сподобился послать пинту мне. Я тут же разбил бокал вдребезги, перепрыгнул через два столика и всадил зазубренный осколок прямо ему в сердце.

Разумеется, ничего такого я не сделал. Я просто улыбнулся и сказал:

– Твое здоровье.

В конце концов подошла Пиппа и спросила, что у меня с лицом. Я тут же сорвался в туалет: посмотреться в зеркало. Оказалось, мой автозагар «Мистер Бронзер» вступил в реакцию с лосьоном «Блю Стратос» и под светом ресторанных ламп превратил мое лицо в нечто жутко полосатое. Я попытался смыть все это водой, но сделал только хуже. В общем, оставшуюся часть вечера я выглядел как гребаная зебра.

Винс был в стельку пьян и шатался от столика к столику. То и дело он подходил ко мне и лез обниматься.

– Моя плаштинка – Номер Один в Албании, – с трудом шепелявил он. – Уже нешколъко недель.

Я постарался убрать из ответа нотки снисходительности:

– Я знаю, Винс. Ты мне уже говорил.

Внезапно его настроение переменилось, и он сразу стал каким-то злым.

– Я шовшем один, Шаймон, я был трижды женат, но у меня никогда не было детей. Мне шештьдешят вошемь, а я шовшем один. Я думал, в моей жижни ешть кое-кто ошобенный, но я ошибшя.

К этому моменту он уже практически орал.

– Она шнова меня кинула!

– У тебя всегда буду я, Винс.

Я постарался придать фразе оттенок шутки: мол, мы с тобой пара старых добрых корешей-выпивох.

– Шпашибо, Шаймон. – Он вдруг стал очень тихим. – Гошподи, как же я люблю тебя, парень! Ты мой шамый лучший друг, шамый лучший.

Было похоже, что он и в самом деле имеет в виду то, что говорит.

– Ты тоже мой самый лучший друг, Винс.

Я имел в виду совсем не то, что сказал.

– Можно, я дам тебе один шовет, Шаймон?

– Конечно, можно, Винс.

– Жаведи детей.

Теперь он шамкал по-настоящему.

– О чем ты, Винс?

– Жаведи детей. Шоу-бижнеш не пожаботишса о тебе в штарошти, а жрителям на шамом деле вообще вшё до лампочки. Они только говорят, што любят тебя, но это не так. Твоя плаштинка может быть Номером Один в Албании, но вшем наплевать.

Он стал тыкать меня в грудь пальцем, акцентируя каждое слово.

– Твоя. Карьера. Не. Жнащит. Ровным. Щётом. Нищего. Единштвенное, што имеет жнащение, – это дети. – Ему явно становилось все труднее сдерживать слезы. – Заведи детей. Все остальное – мелочи и бессмыслица.

– Ты прав, Винс.

Сказав это, я извинился и направился в туалет: проверить мой искусственный загар.

Когда я вернулся, все оживленно спорили по поводу счета:

– …Почему бы просто не разбить на всех поровну?

– …Эй, слышьте, не ел я никаких попадомов и платить за них не собираюсь.

– …Танцовщицы вообще ничего не ели, так что мы не должны платить столько же, сколько и все остальные…

Затем настала очередь фразы, которую непременно услышишь после любого ужина на двадцать пять человек и более:

– Кто не заплатил? Кто-то один не заплатил!

Никогда, слышите, никогда не соглашайтесь на роль ответственного за сбор денег после ужина в большой компании. Миссия более чем неблагодарная, и люди просто станут думать, будто вам нравится командовать. После сорока пяти минут препирательств каждый поклялся, что внес свою долю, но нам все равно не хватало тридцати одного фунта и семнадцати пенсов. Уже заплативший за себя и всех танцовщиц Манки-Манчини швырнул в общую кучу тридцатку со словами:

– Это с меня. Надеюсь, Питерс все-таки добавит оставшийся фунт и семнадцать пенсов.

Я сгреб деньги в кулак и одним быстрым, резким движением заткнул ими самодовольную пасть Манки.