Дневник смертницы. Хадижа - [52]
— Я лифтом не пользуюсь, — сказала тетя, — боюсь. У меня там давление. Пойду пешком. Нам на второй этаж. Ты, если хочешь, езжай.
Она стала подниматься по лестнице, отдыхая после нескольких ступенек. Я пошла за ней.
— Тоже пешком решила, — сказала тетя, тяжело дыша между каждым словом. — Правильно, для сердца полезно.
Она как будто не знала, что я не умею ездить на лифте. У нас в селении лифтов не было. В секцию, где я раньше жила с родителями, мы тоже поднимались по лестнице.
Мы остановились возле железной двери. Так ужасно было в этом подъезде, я думала, тетя Зухра живет лучше. Тетя достала из сумки ключи, открыла дверь, вошла первая. Я за ней. Она включила свет, и… Аман, что я увидела! Самую красивую хрустальную люстру из всех люстр, которые я видела в жизни. Аман, если такая красота висит у них в коридоре, что у них комнатах?
На стенах были гладкие обои, атласные, как невестино платье. На потолке в коридоре — фигурки, покрытые золотой краской. Большое золотое зеркало. Я уронила чемодан.
— Заходи, заходи, что встала? Сейчас чай с дороги будем пить.
Тетя зашла в комнату через бархатную зеленую занавеску. Я пошла за ней и очутилась в самой прекрасной комнате на свете. Мои ноги сразу ушли глубоко в мягкий ковер. У нас в селе даже близко таких ковров не было. У одной стены стояли диван и кресла, обтянутые парчой, на золотых ножках, у другой… Аман! Это был как будто телевизор, но не обычный телевизор. Он был такой большой, на половину стены, и узкий совсем. Он даже не стоял, а висел. Перед диваном был стеклянный стол. Тетя Зухра с дядей Вагабом, наверное, самые богатые люди в городе, подумала я.
— Тетя, это что за такие мягкие ковры? — спросила я.
— Персидские. Я соседке заказывала, она мне из Ирана привезла.
Тетя села на диван.
— Ох-х, устала, — сказала она и сняла с головы платок, положила его на колени и стала распрямлять.
— Хадижа, иди чай нам налей, телевизор будем смотреть. Вот сюда чай принеси. — Тетя стукнула по столу. — По коридору иди, там будет ванна-туалет, направо — кухня.
Аллах, такое оказывается, тоже бывает! У них в ванной вместо ванны стояла какая-то стеклянная коробка. Я сначала не могла ее открыть, потом догадалась, что ее двери раздвигаются. В ней висел душ, и еще были всякие разные кнопки. Я помню, у нас в секции была железная ванна, туда из крана лилась вода. Как в городе все изменилось, пока я жила в селе.
Я пошла на кухню. Тетя Зухра была уже там.
— Подумала, Хадижа же не знает, где у нас чай, где конфеты, — сказала она и включила электрический чайник. — Вот смотри, тут холодильник, тут в шкафу у нас чашки, вот это микроволновка — печка такая, если еда холодная, можно за две минуты разогреть. Вот тут у нас в шкафу заварка разная, конфеты. Фрукты — на балконе. Вот это посудомоечная машина, но мы ее не пользуем. Вагаб купил, говорит, у всех сейчас есть такие машинки, стыдно — у нас у одних нету. А я руками быстрее мою, пока в нее посуду соберешь, пока она гудит два часа, честное слово, у меня сердце не выдерживает.
Тетя поставила на серебряный поднос заварочный чайник, чашки с блюдцами, вазочку с конфетами и сушеными фруктами, и я отнесла все в комнату.
Мы сели на диван. Тетя включила телевизор, положила руку на подлокотник, сверху на руку положила голову и стала смотреть, вздыхая.
На полстены появился мужчина — толстый весь, рыжий, в мусульманской одежде. Клянусь, он так был похож на нашего соседа, который приходил помогать дедушке баранов резать. Если издалека смотреть, то вылитая его копия. А у нашего соседа лицо такое, как будто его, как лаваш, раскатали и в тандыре испекли. Мы лаваши не пекли, потому что бабушка не любила сбоку к печке тесто лепить.
Там, в телевизоре, у этого человека зазвонил телефон.
«Да, да, дорогой сестра, — ответил он. — Алло! Слушаю вас».
«Скажите, — стал слышен женский голос, — я бы хотела спросить, пластические операции, по исламу, можно или нельзя делать?»
«Нельзя, сестра! — закричал мужчина. — Какой можно?! Конечно нельзя! Операции всякие пластические — очень харамное дело. Там вам гуруд порежут и всякий хапур-чапур туда засунут! Какой можно?! Это же страшный харам гуруд трогать! Нельзя, дорогой сестра, нельзя!»
— Ты посмотри! — сказала тетя. — Уголовник, клянусь! Какой из него устаз? Смотреть еще на вас…
Она переключила телевизор пультом, и мы стали смотреть концерт. Выступали разные певицы в красивых платьях. Показывали людей, которые сидят в зале. Они тоже были нарядные, как на свадьбе, у женщин высокие прически. Честное слово, думала я, как я тоже хочу так жить — петь песни на сцене, чтобы все на меня смотрели и хлопали. Надевать самую дорогую в городе одежду, каждый день ходить в парикмахерскую. Может, все это у меня тоже будет, я же переехала в город. Теперь надо только выйти замуж за богатого, который меня будет любить и все будет делать как я скажу. Может быть, мечтала я, даже за Махача.
Даже не знаю, писать это или не писать… Вдруг когда-нибудь кто-то про мой позор прочитает — всем нашим родственникам за меня стыдно будет. Но дневники же пишут для того, чтобы их никто не читал. Чтобы написать про то. что на душе. Из души все в тетрадь перейдет, тебе легче станет. Я сожгу эту тетрадь, когда она закончится. Или спрячу ее так хорошенько, чтобы никто никогда ее не нашел. Я такие вещи пишу в этой тетради, что можно на всю жизнь опозориться. Только ничего этого не будет. Хуже, если Айке что на душе рассказать. Айка разнесет по всему селу, ее язык даже дальше дотянется. Я же знаю, как люди сплетничать любят. Клянусь, хинкал они не едят, он на тарелках лежит, остывает, они языками болтают, болтают, все никак их сплетни не заканчиваются. Когда бабушка говорит какой-нибудь соседке: «Ты только никому не говори, потому что я тебе доверяю, поэтому такое рассказываю…» — эта соседка сразу летит по селу, как ворона, честное слово. И все знают, что она о тебе эту сплетню разнесла. И даже бабушка, когда говорит, знает, что соседка сейчас полетит языком трепать, а все равно рассказывает, потому что сплетня лезет из нее, и если бабушка не расскажет, есть она не сможет — у нее внутри места для еды не будет, одни хабары у нее там будут.
«Крокодил» – страшная, потрясающая, необходимая неосведомленной молодежи как предостережение, противоядие, как антидот. Хватка у Марины журналистская – она окунулась с головой в этот изолированный от нормальной жизни мир, который существует рядом с нами и который мы почти и не замечаем. Прожила в самом логове в роли соглядатая и вынесла из этого дна свое ужасное и несколько холодноватое повествование. Марина Ахмедова рассказывает не о молодых западных интеллектуалах, балующихся кокаином в ослепительно чистых сортирах современных офисов московского Сити.
Начинающий фоторепортер Наталья Медведева отправляется на первую чеченскую войну в 95-м. Тогда она еще не знает, что проведет на войне семь лет. В одну из первых своих поездок она знакомится с Шамилем Басаевым. Она еще не знает, что судьба или война даст ей шанс на протяжении нескольких лет следить за перевоплощением этого тогда еще ничем не примечательного полевого командира в террориста номер один. Не знает, что встретится с Дудаевым, которого в очередной раз объявят погибшим. Что попытается спасти из плена российских военнопленных.И каждый раз будет пытаться самой себе ответить на вопрос: что ее держит на этой войне? Что?
«Пляски бесов» – мистический роман, рассказывающий о жизни западноукраинского села, обитатели которого верят в существование ведьм и бесов. Ведьма – старая Леська – одиноко живет на окраине села. Стоит ей войти в церковь, как сельчане бегут из нее. Они верят, что Леська может навести порчу, ворует у коров молоко, носит под мышкой вороньи яйца и водится с нечистью и бесами. Село ждет не дождется, когда сгинет со свету старая ведьма…Однако главная война идет в человеческой душе. Сам ли человек делает выбор или его судьба предопределена? И нужно ли, как в древние времена, приносить жертву ради благополучия многих или же, напротив, пролитая кровь жертвы повлечет за собой реки крови?
Это было время, когда советская власть делала последние вдохи. Мы застали только ее конец, и все, что в нашей жизни с ней было связано, — это газировка, октябрятские значки с лицом маленького Ленина в кругляшке звезды и неработающий фонтан…
Марина Ахмедова: “Однажды после изнурительно долгого интервью с лидером арт-группы «Война» я под утро уснула в чужом городе, в чужом помещении, на чужой кровати. Через два часа меня разбудил лидер группы Олег Воротников. С грустным лицом он сидел на стуле у изголовья кровати. «Давай поговорим о *овне», — шепотом предложил он. «В смысле искусства?» — спросила я. «В смысле *овна», — ответил он. О *овне мы проговорили до вечера следующего дня. Я продолжила думать о *овне, из этих дум родилась сказка про какашку и художника”.Иллюстрации к сказке пальцем на айпаде нарисовала известная петербургская художница Юлия Лисняк.
В город приходит хаос. Жители бегут из него, пока хаос не захлестнул их и не стер с лица земли так же, как стирает дома, в которых они жили. Город пустеет… И хорошо, если ты видишь и знаешь, в каком направлении из него бежать. Но что делать горстке слепых, забытых посреди хаоса? Они спускаются в подвал дома, в котором жили в мирное время дружной коммуной… Казалось бы, они должны погибнуть в считанные дни, ведь даже зрячему сложно уцелеть в центре разыгрывающейся свистопляски – на город и днем и ночью сыплются боевые снаряды.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».