Дневник русской женщины - [74]

Я вышла из залы, прошла немного вперед и отворила другую дверь.

Небольшая комната, вся заставленная скамейками, на которых сидели больные, ждавшие своей очереди.

Маленькая худенькая женщина в белом холщовом платье и кокетливой чёрной наколке с лентами подошла ко мне.

— Вы опоздали к приёму, номеров больше не выдают.

Из соседней маленькой комнатки выглянул молодой человек в белой блузе.

— Когда профессор принимает у себя на дому?

Молодой человек в белом исчез в комнатке; я слышала, как он спросил кого-то, потом вышел снова и посмотрел в записную книжку: “По средам и пятницам”.

— А как зовут этого профессора и как его адрес? — догадалась я спросить.

— Dejerine.

— Сколько платят ему за визит?

— От 40 до 50 франков.

— Благодарю, мсье.

Я опять была на дворе, среди этих огромных серых каменных зданий. Отчаяние, холодное, безграничное отчаяние охватило душу…

Что мне оставалось делать? Идти на приём и взойти на этот эшафот… Да ведь тут душа живого человека, всё горе, всё несчастье — служит материалом, вещью, с которой не церемонятся.

Нет, уж лучше пойду к нему на дом. А где взять 40 франков? Ведь этот господин не сказал, что с учащихся не берут… значит, здесь другие порядки, чем в Петербурге… должно быть, здесь бесплатно только в клиниках… Что же мне делать, что же мне делать?!

Как в тумане, не сознавая ясно, что происходит кругом, шла я домой.

На меня наезжали извозчики, звонила под самым ухом конка.

Я ничего не замечала, точно в первый раз попала на площадь Сен-Мишель.

— А, это вы, Дьяконова! Здравствуйте и прощайте, некогда, бегу!

Навстречу мне действительно не шла, а бежала Кореневская, единственная студентка-юристка второго курса на всем факультете. Я познакомилась с ней, когда ходила подавать прошение. Весёлая, бойкая, жизнерадостная особа, с типическим лицом поповны.

— Куда вы?

— Иду Жанну Шовэн смотреть, — сегодня присягает.

— Как?! неужели сегодня!

— В 12 часов… в газетах было… ну, до свиданья — бегу, меня знакомые ждут там — на мосту.

Это была самая животрепещущая для меня новость. С тех пор, как в Палате Депутатов прошёл закон, предоставляющий женщинам право заниматься адвокатурой, — я всё время жду — скоро ли будет присягать Жанна Шовэн, первая французская женщина-юрист, доктор прав парижского университета. И вдруг — она присягает сегодня! А я и не знала! И поэтому удержала Кореневскую.

— Постойте, погодите минуту, ведь народу будет наверно масса, есть у вас билет?

— Да, один знакомый адвокат проведёт.

— А можно попасть без билета?

— Попробуйте,— кажется — трудно.— Ну, до свиданья!

И Кореневская исчезла в толпе. Этакая эгоистка. Занимает у меня деньги постоянно, а чтобы оказать услугу просто, по-товарищески пригласить пойти с собой — этого нет.

Я вздохнула и посмотрела на часы. Было половина двенадцатого. В пансионе у нас завтрак — в двенадцать часов, хозяйка очень аккуратна и терпеть не может, когда опаздывают.

Но присяга Жанны Шовэн стоила завтрака {Е. Дьяконова шутливо перефразирует легендарное изречение Генриха IV “Париж стоит обедни”.}, к тому же и есть не хотелось…

Я решила пойти в Palais de Justice. {Дворец Правосудия (франц.).} Публика толпилась у дверей первой палаты, где назначена была присяга. Я с любопытством осматривалась кругом, когда вдруг чья-то рука ласково взяла мою. Сквозь толпу пробиралась ко мне румынка, Бильбеско, красивая блондинка с историко-филологического факультета — по-здешнему es—lettres.

Я познакомилась с ней на одной из лекций. Это милая, изящная девушка, почти девочка, всегда так ласково заговаривает со мной — видно, что не прочь познакомиться поближе, да кто-то мешает ей в этом, должно быть, родители. Но всякий раз, как только меня увидит, — всегда подходит, улыбается: <…>

— Так и вы пришли посмотреть на присягу Жанны Шовэн? Мы тоже. Позвольте представить вам мою старшую сестру, медичку последнего курса.

Высокая стройная красивая брюнетка, ласково улыбаясь, протянула мне руку.

И вся ещё под впечатлением виденного в больнице, я заговорила с ней о своём состоянии, о том, что не могу работать и проч.

Я смутно чувствовала, что с точки зрения светских приличий поступаю, может быть, не совсем тактично, рассказывая так, сразу о себе. Но какой-то инстинкт подсказывал мне: “говори, говори”.

— Будьте покойны. Я могу вам это устроить. Я дам вам письмо к одному студенту-медику. Он очень хороший врач, и мы с ним дружим. Моя сестра принесёт вам письмо на лекцию.

— С удовольствием. Приходите послезавтра на литературу Фагэ {Эмиль Фаге (1847—1916) — французский литературовед и историк общественной мысли, академик.}, амфитеатр Декарт, в половине второго, — сказала младшая Бильбеско. <…>

На душе стало немного легче. Неожиданное сочувствие точно успокоило меня.

А Жанна Шовэн всё не приходила.

Очевидно, присяга не должна была состояться сегодня. Публика стала расходиться.

Вышли и мы втроём. На улице простились. Сестрам Бильбеско надо было идти вправо, а мне — влево.

Ох, как устала писать!

И к чему пишу-то, интересно знать. Просто пробуждается старая привычка. К тому же так тяжело, так скверно на душе… не хочется ничего делать…

Ну, и пишешь, точно развлечение какое, благо бумага всё терпит.