Дневник разведчицы - [6]
12-е декабря.
Приступили к работе над пьесой Шиллера «Вильгельм Телль». Мне поручили роль Берты фон Брунэк. А Ольга Николаевна со мной не расстается. Принесла пьесу на немецком языке. Мы изучаем и переводим мою роль с немецкого на русский, с русского на немецкий. Все это очень помогает войти в образ Берты.
В театре всюду стоят швейные машины. Женщины под руководством работников костюмерного цеха Лосева и Серафимы Михайловны Митрофановой шьют стеганые телогрейки, брюки, теплые ватные «конверты-одеяла» для раненых бойцов.
15-е декабря.
Меня возьмут в армию, возьмут! Но надо все по порядку. Только что была на приеме у Николая Семеновича Патоличева. Я с большой надеждой ждала этого дня. В глубине души жила уверенность, что Патоличев поймет меня. Уж он не скажет: «А вам что нужно, барышня? Не мешайте работать!» Все знают его как очень внимательного, чуткого и справедливого человека. Секретаря обкома часто видят в цехах заводов, бывает он и в семьях рабочих. Рассказывают даже, что он заходит в магазины. В театре он, по-моему, бывает на всех премьерах. Приходит за кулисы поздравить с новой удачей…
И вот я в обкоме. Навстречу мне встал среднего роста, чернявый человек. Молодое энергичное, открытое лицо, приятная добрая улыбка, внимательный взгляд. Я страшно волновалась.
Николай Семенович усадил меня в кресло, стал расспрашивать о делах в театре, о моих успехах в освоении машины. Волнение мое постепенно улеглось. Я высказала ему свои обиды и неудачи, сопутствующие хлопотам о фронте. И он поверил в меня. Ведь никто не верил, что я могу стать бойцом. А я им буду, буду воином Ярославской коммунистической дивизии!
На всю жизнь сохраню я в памяти эту встречу и это строгое гранитное здание на улице Трефолева.
Домой идти не хотелось. Долго ходила по улицам моего чудесного Ярославля. Стояла на набережной у дорогой сердцу беседки, разговаривала с Волгой, прощалась с ней.
Каталась с мальчишками на санках. Вернулась домой поздно, вся в снегу.
Год 1942
2-е января.
Новый год встречали у летчиков. После концерта произносили тосты за успехи Красной Армии. Движение вражеских войск на Москву приостановлено.
К столице все реже прорываются самолеты со свастикой. Но на душе все же тревожно: очень тяжело на Ленинградском фронте.
6-е января.
В гостинице, рядом с Комиссаровыми, живет семья эвакуированных ленинградцев. Они рассказывают страшное, просто невероятное о положении в Ленинграде. Говорят, что им было намного легче, чем другим: поддержали небольшие запасы продуктов. Кроме того, они успели, прежде чем сомкнулось кольцо блокады, съездить к бабушке в деревню и привезти мешок картофеля. Они ели картофель вместе с кожурой, а потом уж варили кожаные ремни.
— А вы знаете, это ничего, можно есть, даже вкусно, — уверяют они. — Получается что-то вроде студня, только очень долго надо варить.
В глазах, особенно у девочки, остановившийся ужас. Если б не эти страшные глаза, можно подумать, что люди говорят неправду.
28-е января.
Утром на призывном пункте клуба Ярославского паровозоремонтного завода концерт. Едем туда трамваем. Женщина читает «Правду» и плачет. Я подсела к ней и увидела фотографию. Лежит искалеченная девушка, с петлей на шее. Труп комсомолки, партизанки, зверски замученной и повешенной немцами в Петрищеве. Девушку зовут Таня. Это имя сейчас повторяет вся страна. Перед смертью она крикнула: «Эй, товарищи! Чего смотрите невесело? Будьте смелее, боритесь, бейте немцев, жгите, травите!» Немец хотел помешать ей, но она оттолкнула его и продолжала: «Мне не страшно умирать, товарищи! Это счастье умереть за свой народ!»
9-е февраля.
Премьера «Вильгельма Телля» прошла удачно. Играли в субботу и два спектакля в воскресенье. Ольга Николаевна, не предупредив меня, присутствовала на премьере. После спектакля зашла за кулисы и, прощаясь со мной навсегда, наговорила, к моей большой радости, много лестного. Я сказала, что удачей обязана ей. Ведь я знаю роль и на русском и на немецком.
Владимир Алексеевич сделал мне такую красивую прическу, а милая Серафима Михайловна сшила такое платье, что даже актеры ахнули. В первом акте, на охоте, я в сиреневом платье, с серебряным поясом на бедрах… Копье в руке! У меня, говорят, очень воинственный вид. Во втором акте платье из панбархата, темное бордо, с длиннющим треном, широкие рукава, подол отделан горностаем, высокий берет с пером…
Берта призывает своего жениха бороться с угнетателями родины. Как хорошо сейчас звучат слова, призывающие к борьбе.
14-е февраля.
Несколько дней хожу под страшным впечатлением: видела такое, что трудно описать. Из Ленинграда прибывают целые эшелоны с полуживыми, обессилевшими людьми. Дистрофия. В городе и области созданы специальные стационары — госпитали и санатории для ленинградцев. Еще в декабре они прибывали к нам небольшими партиями, но сейчас идет особенно большой поток. Говорят, создана ледовая трасса, соединяющая Ленинград с «большой землей». Я пошла на вокзал, чтобы помочь, но к эшелонам не подпускают, там работают специально подобранные команды.
На перроне стоят автобусы и машины скорой помощи. Наши женщины и девушки выносят из вагонов на носилках и выводят под руки худых, изможденных, с какими-то неживыми, серыми лицами людей. Глубоко запавшие глаза. Вокруг глаз синие тени. Таких лиц я еще в жизни не видела: обтянутые кожей кости. Трудно поверить, что их можно спасти.
