Дневник плохой мамаши - [9]

Мы поженились, а он устроился на бумажную фабрику Кукса и начал играть на альтгорне в духовом оркестре Бэнк Топа. Он не раз говорил, что их оркестр — лучший среди любительских оркестров второго класса. Репетировали каждый божий день в сарае за кузницей и выплачивали по пенни в неделю в фонд оркестра. Как-то они даже заняли первое место, когда играли в Саутпорте в «Винтер-Гардене» перед четырьмя тысячами зрителей. Это была их первая награда. Дирижер их, мистер Платт, чуть не плакал от счастья. В Бэнк Топ они вернулись уже за полночь, но он заставил их играть «Semper Fidelis» Сузы[6], когда они шли по главной улице. «Может, лучше не надо. Всех же перебудим», — сказал ему Билл. «Верно, — согласился мистер Платт. — Тогда придется снять ботинки и носки, чтобы не шуметь».

В конце концов пришлось ему бросить играть, туберкулез взял свое. К тому же он курил с тринадцати лет. Из-за своих легких он и на войну не попал. Его оставили тут, сделали санитаром ополчения. С тех еще пор у нас по всему дому валялись бинты. Так он и умер от туберкулеза. А ведь ему было всего шестьдесят три года. Мы с ним сорок два года прожили в браке. И это был очень счастливый брак, очень. Если бы не одно «но»…

* * *

Где искать ответы на вопросы, когда тебе семнадцать? Обычно в таком возрасте кидаешься к тем, кто делает вид, что все знает: к родителям, учителям, авторам статей, обещающим решить все ваши проблемы за двадцать минут. Моя мама считает, что, поскольку она не смогла нормально устроить свою жизнь, она знает, как устроить мою (ну и где здесь логика?). Только она не понимает, что я похожа на нее не больше, чем она на мою бабушку, — то есть вообще не похожа. Если посмотреть на нас обеих, так можно заподозрить, что меня удочерили. Иногда я думаю: хорошо бы, кабы так. По крайней мере, это бы многое объясняло.

Отца у меня, естественно, нет. В смысле, он есть, и я знаю, где он живет — совсем даже недалеко от нас, но, если я попытаюсь с ним посоветоваться относительно моей личной жизни, он упадет в обморок. Это не его сфера. И вообще мне кажется, он меня побаивается.

Большинство учителей желают тебе добра, только они считают, что самое главное — это хорошо сдать выпускные экзамены. Как будто на листке с результатами будет снизу приписано, как дальше пойдет твоя жизнь. «Отлично, отлично, хорошо, хорошо, курс бухгалтерского дела в университете в Бристоле, стремительная карьера в „Туш Росс“, в двадцать шесть замуж, славный домик в Суррее, к тридцати — двое здоровых детишек (советуем имена Аннабель и Макс)».

Думаю, большинство девочек на моем месте посоветовались бы с подругами, но у меня нет подруг — только знакомые, те, с кем я провожу время, но не беседую по душам. Почему? Даже не знаю, где искать ответ: в географии или психологии? Джон Донн писал: «Нет человека, который был бы как остров», — но он-то не жил в Бэнк Топе. Везет же некоторым!

Отчасти дело в том, что городишко у нас такой мелкий. В Бэнк Топе нет даже ни одного моего бывшего одноклассника. Все, с кем я училась в начальной школе, пошли дальше, в общеобразовательную. Они посмеивались надо мной еще тогда, когда узнали, что я собираюсь в классическую. И теперь я их иногда вижу, но никто не хочет общаться с таким общепризнанным снобом, как я. А почти все, кто ходит в классическую школу, живут в другой стороне от Болтона (и, надо сказать, дома там значительно лучше). Я не умею водить машину, потому что нет денег на курсы. Отец торжественно обещался меня научить, но я знаю, что никогда этого не дождусь. Так вот, водить я не умею, а автобусы ходят только до пол-одиннадцатого. Мама не станет меня возить, потому что не хочет оставлять бабушку одну: вдруг с ней что-нибудь случится. Вот так оно и получается, что друзей у меня нет. И до сих пор меня это не волновало.

Не поймите меня неправильно: я не бука какая-нибудь. Я не сижу в сторонке на переменах, я езжу в город развлекаться (и возвращаюсь рано). Просто, в отличие от большинства девочек, у меня никогда не было желания делиться своими секретами. Мне никогда не хотелось бегать по школе от одной подружки к другой и перешептываться по углам. Но может быть, я была бы такой, даже если бы жила в большом городе. В начальной школе я тоже не так много общалась. В обед мне больше нравилось помогать библиотекарше миссис Эйнкаф, чем играть с другими детьми на площадке. «Ты живешь в своем собственном мире!» — как-то сказала мне мать во время страшного скандала, как всегда разразившегося из-за пустяка. Неприятно, конечно, но должна признать: она права.

Так куда же я отправилась за ответами на свои вопросы? Сюда, в этот обычный современный дом на две семьи на окраине Болтона — села на автобус и довольно быстро доехала. За стеклянной дверью, с витражными вставками в форме тюльпанов, нарисовался чей-то силуэт.

— Погоди минутку, сейчас, а то кошка выбежит. — Дверь приоткрылась, в щель протиснулось пухлое женское лицо. — Давай… вот черт! — Между моих ног проскользнула серая тень и скрылась. — Ладно, черт с ней. Заходи.

Я прошла в холл: изукрашенные стены, муслиновые занавеси, церковные свечи, статуэтки — как будто творение сумасшедшего дизайнера из передачи о ремонте.