Дневник плохого года - [55]

В любом случае, теперь, когда это кое-что нам больше не мешает, спасибо вам, что прислали свою книгу, которую я, конечно, не могу прочитать — впрочем, вы в курсе, — и отдельное спасибо за отрывки, которые в книгу не вошли и которые я, к счастью, прочитать могу. Понимаю, что вы имеете в виду, когда называете их не совсем Твердыми Суждениями, но всё равно они мне больше нравятся. Я их называю вашими Гибкими Суждениями — надеюсь, вы не против.

Наш вердикт — совместный вердикт — состоит из двух частей. Во-первых, мы считаем, что у вас представления о человеческой природе какие-то наивные, какие - то не в меру оптимистические.

14. О родном языке

Разве родной язык есть у каждого? Есть ли родной язык у меня? До недавнего времени я безоговорочно принимал тот факт, что, поскольку английским языком я владею лучше всего, значит, английский должен считаться моим родным языком. Впрочем, возможно, это не так. Возможно — возможно ли? — у меня вообще нет родного языка.

Ибо время от времени, когда я слушаю английские слова, вылетающие из моего рта, у меня появляется неприятное ощущение, будто тот, кого я слушаю — не тот, кого я называю «собой». Скорее, похоже, будто кого-то другого (но кого?) имитируют, кому-то другому подражают, его даже пародируют. Larvatus prodeo[46].

Процесс писания не так выбивает из колеи. Когда я сижу в тишине, перемещаю по бумаге кисть руки, вызываю в памяти английские слова, компоную их, заменяя одно другим, сплетая фразы, мне спокойно — я управляю ситуацией. Вспоминается сцена, которую я наблюдал в московском универмаге: женщина считала на счетах, ее голова и даже глаза были неподвижны, пальцы летали.

Наверно, я должна ревновать к своей преемнице, машинистке, которая допечатала ваши Гибкие Суждения, но я не ревную. Я вам желаю счастья и надеюсь, что ваша книга скоро выйдет на английском и станет лидером продаж.

Вопреки привычным для вас убеждениям, жизнь — это реально борьба. Это борьба всех против всех, и она ни на минуту не прекращается. Она и сейчас идет, здесь, в этой комнате. Что, станете отрицать? Аня старается спасти вас от меня и моих алчных поползновений. Вы стараетесь разбить наш с Аней союз. Я стараюсь поставить вас на место.

К концу целого дня работы передо мною стопка страниц, на которых изложены соображения, по привычке называемые мною «то, что я хотел сказать». Но вот я настроен более осторожно, и я задаю себе вопрос: Действительно ли эти слова, напечатанные на бумаге, являются тем, что я хотел сказать? Всегда ли хорошо, в феноменологическом аспекте, утверждать, что где-то в глубине души я, поняв, что хочу сказать, стал искать соответствующие вербальные символы, перемещать их так и этак, пока не достиг успеха в выражении того, что хотел сказать? Не будет ли точнее утверждать, что я играю фразой, пока слова на странице не начнут «звучать» или не «станут» правильными, и тогда прекращаю игру и говорю себе: «Вот это, наверно, и есть то, что ты хотел сказать»? Если так, кто решает, что правильно звучит, а что неправильно? Обязательно ли это я («я»)?

Но неужели весь процесс был бы иным, хоть сколько - нибудь менее запутанным, хоть немного более эффективным, будь я глубже погружен, по рождению и воспитанию, в язык, на котором пишу — другими словами, будь непреложность английского как моего родного языка, на котором я пишу, менее

Иногда, вспоминая свои комментарии к вашим суждениям, я краснею — в конце концов, вы всемирно известный писатель, а я всего лишь маленькая секретарша — но всякий раз я думаю: Может, вам было необходимо мнение, так сказать, снизу, суждение о ваших суждениях. Потому что я прямо чувствовала, как вы рискуете, вы же были в изоляции, безо всяких контактов с современным миром.

Вы, Хуан, мечтатель. Мечтатель, но при этом и интриган. Мы с вами оба интриганы (Аня — нет, Аня у нас простая душа), но я, по крайней мере, своей сущности не скрываю. Я интриган, потому что в противном случае меня бы остальное зверье в джунглях заживо сожрало. А вы интриган, потому что прикидываетесь не тем, кто вы есть на самом деле. Вы — одинокий глас совести, выступающий

сомнительной? Возможно, так происходит потому, что, если уж на то пошло, все языки — иностранные, чуждые нашей животной сущности. Однако в известном смысле английский язык — не абсолютно моя стихия; ощущение это слишком смутно, чтобы объяснить его словами. Просто так случилось, что я в некоторой степени овладел ресурсами именно английского языка.

Мой случай определенно не уникален. Например, среди индийцев — представителей среднего класса, немало таких, кто получил образование на английском языке, кто изъясняется по-английски на работе и дома (порой расцвечивая свою речь местными идиомами), кто плохо знает другие языки; однако, когда эти люди слушают собственную речь или читают ими написанное, их не оставляет неприятное ощущение фальши происходящего.

Помню, вы как-то сказали, что не станете помещать в книгу свои сны, потому что сны не считаются суждениями, тем более приятно видеть среди ваших гибких суждений сон, тот самый, который вы мне давным-давно рассказали, о вас и Эвридике. Конечно, я теперь думаю, нет ли в вашем сне скрытого призыва о помощи. Жалко, что вы такой одинокий. У каждого человека кто - то должен быть, на кого можно положиться.