Дневник писателя - [8]

В 1951 г., вскоре после кончины Муратова, Зайцев опубликовал биографический очерк о своем единомышленнике («П. П. Муратов»), который вошел в книгу воспоминаний «Далекое». В нем варьируется эта же излюбленная мысль Зайцева, вспоминающего о той полосе русского духовного развития, «когда культура наша, в некоем недолгом „ренессансе“ или „серебряном веке“, выходила из провинциализма конца XIX столетия к краткому, трагическому цветению начала XX» (6, 215–216).

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС В МЕТРОПОЛИИ И В ЭМИГРАЦИИ

Полемика, временами очень острая, по поводу литературы «советской» и «эмигрантской» велась в среде русского зарубежья не одно десятилетие. Тема эта освещена во многих работах, например, весьма обстоятельно — в статье О. А. Коростелева «Пафос свободы. Литературная критика русской эмиграции за полвека (1920–1980)», предваряющей двухтомную антологию «Критика русского зарубежья» (М., 2002). В антологии представлены работы тридцати пяти деятелей русской литературной эмиграции, но, к сожалению, нет Б. К. Зайцева, не раз писавшего на эту тему, в том числе и в «Дневнике писателя».

Полемический посыл ощутим уже в заглавии одной из статей этого цикла — «Леонов и Городецкая». Зайцев намеренно сопоставляет имена Леонова, писателя крупного и получившего к тому времени европейскую известность, и начинающей беллетристки. Но сравнение их книг — не в пользу Леонова. По мысли Зайцева, ознаменовавший начало своего писательского пути яркими талантливыми книгами (такими, как «Петушихинский пролом»), Леонов в последовавших «Барсуках», «Соти» опустился до выполнения социального заказа. Критику больно видеть, «как за десять лет сумели обработать и сломить человека даровитого, настоящего, может быть, даже крупного писателя. „Соть“ есть открытый, совсем ничем не вуалированный „социальный заказ“». Возмущение вызывают страницы «Соти», посвященные описанию скита: «Леонов грубо и бездарно издевается над русским иночеством…»

Кто же выбран в заочные оппоненты Леонову? Надежда Даниловна Городецкая покинула Россию в 1919 г. Жила в Югославии, переехала в 1924 г. во Францию, где занялась литературной и журналистской работой. Два ее романа, вышедших в Париже, — «Несквозная нить» (1924) и «Мара» (1931) вскоре были переведены и изданы на французском. Городецкая, таким образом, не была совсем уж безвестной фигурой. Напротив, она — активный участник литературной и философской жизни Парижа конца 1920-х — начала 1930-х гг. Городецкая стала одним из организаторов и участником Франко-русских собеседований. На заседании 24 февраля 1931 г., посвященном творчеству Шарля Пеги, Городецкая выступила в качестве содокладчика Жана Максанса. Молодая писательница была также участником литературного объединения «Кочевье», семинара Бердяева «Христианство и творчество» (где прочла доклады «Спасение и творчество» и «Духовная встревоженность в современном французском романе»).

Борису Зайцеву Городецая близка как писательница-христианка. В отличие от «опустившегося до выполнения заказа» Леонова у Городецкой «есть преимущество писать „о чем вздумается“». Разбирая второй, только что вышедший роман Городецкой «Мара», находя его лучше, крепче первого («Несквозная нить»), отмечая в нем удачи и слабые стороны, Зайцев выражает надежду на дальнейший рост: «Писательница работает, учится, живет (и, видимо, не зря) в европейской столице, центре мировой литературы. Это помогает ей выходить на „столичную“ дорогу, обрабатывать и закалять свое изящное дарование».

В конце статьи Зайцев примирительно признавался: «…я Леонову зла не желаю. Напротив — добра. Но для пути добра должен он устыдиться „Соти“. А там видно будет. Он еще молодой и талантливый человек».

В критике зарубежья раздались упреки Зайцеву в предвзятости. За Леонова вступился Адамович в «Иллюстрированной России»: «Отнесем же к исключениям то, что недавно написал Зайцев о самом даровитом из молодых русских романистов — Леонове. Эта статья должна была бы огорчить и тех, кому дорога литература, и тех, кто любит Зайцева. <…> Зайцев признается, что не мог „Вора“ дочесть до конца: „длинно, фальшиво, лубочно“… Очень жаль. Если бы потрудился, дочел, может быть, и статья его в „Возрождении“ была бы другой»[19].

Зайцев, в свою очередь, откликнулся на эту заметку в ближайшем выпуске своего «Дневника писателя», посчитав, что Адамович исказил его слова, передернул факты, однако же повторил обвинения в глумлении над иночеством: «Это издевательство над преследуемыми есть, по-моему, гадость, а страницы „Соти“, где оно производится, я называю гнусными — и всегда назову»[20].

Статья Зайцева вызвала также и иронию М. А. Слонима: «Средний читатель… искренно верил, что в эмиграции существует настоящая большая литература, имеющая крупное значение для России, и не видел ничего смешного в сравнении Н. Городецкой с Л. Леоновым (фельетон Б. Зайцева в „Возрождении“)»[21].

Вольное или невольное уничижение Городецкой, возникающее в таком контексте, Слоним позволил себе несмотря на то, что Городецкая была активной участницей созданного им литобъединения «Кочевье» (существовало в Париже в 1928–1939 гг.). Так, на вечере «Кочевья» 28 февраля 1929 г. обсуждался роман Городецкой «Несквозная нить». Впрочем, критик не жаловал молодую писательницу и в других своих работах. В частности, двумя годами ранее в статье «Молодые писатели за рубежом» Слоним писал: «…роман „Несквозная нить“ производит впечатление какого-то блеклого, вылинявшего узора: нет ни размаха, ни яркости, все очень прилично, но серо и неподвижно…» (Воля России. 1929. № 10–11 С. 114–115).