Дневник писательницы - [140]

Кстати, если Эстер подойдет к вам с парой ножниц, вы уцепитесь за них? Почему-то я приехала с двумя ножницами, а вернулась без них. Адриан собирался оставить карту, но положил ее в чемодан, так что если она вам нужна, он вышлет ее вам. Его сестра заболела в Лизарде и провалялась в доме друзей сорок восемь часов, однако обошлось без операции (пока). Ее еще немножко прихватило в Афинах.

Ваша В. С.

7. Лондон

4 января 1909 года

Дорогой Литтон!

До меня дошли неясные слухи о вашем бегстве в Рай. Вы не находите Русалку довольно мрачной — как линейный корабль во времена Нельсона? Помнится, я однажды подкралась к ней, а какая-то старуха меня прогнала. Мне очень жаль, что вы заболели. Это случилось на Рождество? Мы сидели у огня и смотрели на белый сверкающий снег. Адриан теперь в Уилтшире, верно, топчет там грязь, а я не знаю, что делала, — смотрела [Эдит Бланк], полагаю. До половины второго ночи она засыпала меня самыми скучными и унылыми откровениями. Представьте, 17 [Бланков] в трущобах [Бирмингем], и [Эдит] (так она говорит) самая прекрасная из всех. Потом она стала рассказывать о брошенных женщинах и отвергнутой любви, о холоде, нищете, старости в параличе. А вершина всего этого якобы необходимость в реформировании закона о разводе. Как раз это больше всего угнетает меня в ней — она останавливается как вкопанная перед всякой гадостью. У нее, как у француженки, никогда нет выхода. «В двадцать лет, — говорит она, — я должна выйти замуж за викария». Или она так наивна?

Вы собираетесь повидаться с Фишерами[351] в четверг? Наверняка будете говорить с Гербертом о Вольтере, а я расскажу, как видела его восковую фигуру в музее мадам Тюссо. Не могу не думать о том, что он немного мошенник (я имею в виду Г. Ф.). Не бывает таких образованных и добрых людей. И его жена — блестящая женщина.

Я читала в Афинах письма к незнакомым людям, когда все думали, будто я кипячу козье молоко, и мне помнится, они тогда подействовали на меня успокаивающе. В них было столько цинизма. Скучная пожилая пара, полностью зацикленная на себе. Ненавижу таких.

Просидела до полуночи у огня. Собака спит в постели, а я только что дочитала об Аяксе. Древние потрясают меня — они или на редкость мудры, или на редкость элементарны, а когда приходится читать по слогам, то и не поймешь. Однако тут есть по крайней мере один кусок необыкновенной красоты, хотя мне кажется, его можно прочитать двадцатью разными способами. Вчера видела [X.] со злыми козлиными глазами — там же были Саксон, Несса и Клайв. Клайв показался мне печальным, однако, уверена, на это не стоит обращать внимание. Фрешфилды пригласили нас погостить; к чаю вместе со мной придет Сидни Ли — вот и все новости. Меня попросили написать мои «впечатления» об Уолтере Хедлэме[352], в первую очередь о его жизни. Но это же будет ложь.

А теперь пора в постель почитать немножко моего неповторимого Каупера.

Ваша В. С.

Отрывок из письма Литтона Стрэчи от 9 марта 1909 года, адресованного его брату Джеймсу:

…Прежде я по разным причинам молчал об этом, 19 февраля[353] я сделал предложение Вирджинии, и оно было принято. Можешь вообразить это неловкое мгновение, особенно когда я понял, сразу же, как это отвратительно мне. У нее потрясающая интуиция, и, к счастью, выяснилось, что она не влюблена в меня. В результате мне удалось с честью отступить…

8. Лондон

4 июня 1909 года

Дорогой Литтон!

Слыхала, что накануне мы разминулись в Кембридже. На редкость красивое место. Мы встретили примечательного молодого человека в охотничьем верхе, черных брюках и с головой Фавна — кто бы это мог быть? Уверена, вы знаете.

Мы в вихре лондонского сезона. Развлекаем Джека Поллока. Леди Оттолин [Моррелл]. Я проникаю в самые таинственные места. Мне сказали о еврейке, которая истратила пятьдесят гиней на шляпку и хочет познакомиться со мной; надеюсь, не для того, чтобы обменяться о ней мнениями. Мы видели ее в опере и любовались ее рукой, когда она облокотилась о край ложи. Потом, наверху, мы встретили Чарли Сенгера, Саксона и великого мистера Лёба, у которого лучшая в Европе коллекция оперных фотографий и автографов. […]

Я зачиталась Мишле. Неужели это и вправду плохая книга? Пожалуй, будь я мужчиной, написала бы историю Реставрации.

Неделю назад мы приехали погостить у Фрешфилдов. Природа и искусство сделали все возможное; было великолепно; но они сами похожи на восковые фигуры, прохаживающиеся на солнышке, и лишь Гаси[354] другая — у нее дух римской императрицы. Доложу вам, с ней нелегко. Мы сидели в маленькой беседке и разговаривали о бессмертии души и викторианском[355] скандале. Мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-то так реагировал, как она и бедняжка Дуглас. Он совсем одеревенел и теперь практически недосягаем.

Мне просто захотелось поболтать, так что я могу обойтись без ответного письма, если вам утомительно писать, ведь это и вправду утомительно.

Один Бог знает, какой у меня будет адрес.

Всегда ваша, В. С.

9. Лондон

Среда (4 октября 1909 года)

Дорогой Литтон!

Мне сказали, что вы приезжали, когда меня не было. Я как раз писала, желая пригласить вас к обеду, но Несса сказала, что вы исчезли в каком-то прибрежном кабачке, утащив с собой мистера Нортона, которого я не смею назвать по-другому и который должен был завтра снять с нас заботу об Оттолин. А что теперь будет, один Бог знает. Она затоскует и скоро станет похожа на больного желтого крокодила. Короче говоря, вы должны написать, что вы думаете. Лето было какое-то странное — совершенно непонятное — со всеми этими американскими примадоннами, которым нужно давать советы в их спальнях, которые спрашивают — потихоньку — о Саксоне, и о молодых людях у Кука, и о настоящих английских девственницах, к которым я не имею права причислять себя. По крайней мере, мы повидали то, что люди называют жизнью.