Дневник пани Ганки - [23]

— Тетушка, это был просто другой посредник. Если вы считаете, что в Варшаве только один посредник по продаже недвижимости, то вы очень ошибаетесь.

Тетя так энергично кивнула головой, что я даже испугалась, что у нее повыпадают из прически все заколки.

— Дорогая моя, — сказала она, — все это было бы понятно, если бы я не знала, что Яцек поручил это дело одному, одному-единственному посреднику. Не трем и не пяти, а одному, тому, который вот только что вышел отсюда.

Я была готова к этому возражению.

— И я об этом знаю. Но знаю также и то, что, когда нужно быстро найти покупателя, посредники обращаются за помощью к своим коллегам. И тот, что был в прошлый раз, именно и говорил мне, что одному из его приятелей поручена продажа нашего участка и что он нашел покупателя. А вообще, если вас, тетушка, так интересуют люди этой специальности, то жаль, что вы не сказали мне об этом раньше. Вскоре карнавал, и я с удовольствием устрою специально для вас бал посредников. Надеюсь, вы не будете скучать.

Тетя ушла обиженная и до самого вечера не сказала мне ни слова. Может, я наконец выбила у нее из головы неуместные подозрения.

Сегодня только на минуту смогла зайти к Роберту. Во-первых, он очень занят в связи с каким-то балансом или чем-то таким, а во-вторых, должна была быть у своих. Отец завтра уезжает на охоту.

Роберт чудесный. А какой деликатный! Достаточно было намекнуть ему, что мне не нравится его горничная, как он сейчас же согласился ее уволить. Я, конечно, запротестовала. Ведь это меня совершенно не касается. С меня хватит и того, что я уверилась, как мало он придает значения ее присутствию в своем доме. Наконец, вполне понятно, что человек с определенными эстетическими требованиями хочет иметь прислугу, не отпугивающую своим внешним видом. Ведь и Яцек тоже об этом заботится. И Юзефа, хоть какой он неуклюжий, держит в доме только ради его степенного вида.

У родителей я застала генерала Длугоша, товарища отца со школьных лет. Это самый милый из его приятелей. Он привечал нас с Данкой еще с детства. Но охотнее вьется вокруг Данки. Это для меня лишнее доказательство того, что я от природы не завистливая. Иначе я не любила бы его за то, что он откровенно отдает предпочтение сестре.

Мама встретила меня с целым ворохом всевозможных историй и историек, которые меня ничуть не интересуют. Я узнала, о чем говорили на приеме у канонички Валевской, о чем у Здзеховских, а вдобавок о том, что врачи признали у дяди Казя рак печени. Мама, кажется, этим расстроена, хотя дядя Казь постоянно живет в Шотландии и она не видела его уже добрых сорок лет.

Удивляет меня все-таки этот избыток семейных интересов у старшего поколения, то, что дядя Альбин с отвращением называет «родственными путами». Как отец, так и мать пишут множество писем самым дальним родственникам, велят мне называть дядюшками людей, которых я сроду не видела, чмокать ручки таким же теткам, десятую воду на киселе, интересоваться венчаниями и крестинами в сотнях домов, разбросанных по всей Польше и Европе. Отец называет это родственными связями, дядя — родственными путами, а мама, не запнувшись, может сказать: «Ведь это совсем не чужой человек, а троюродный брат моей двоюродной сестры».

И вот из-за всего этого я должна была быть на «ты» с каким-то увальнем и выслушивать, какие премии он получил, за своих телят, выкормленных где-то на Подолье.

Отец коротко спросил, как я себя чувствую, сделал довольно мягкий намек на то, что Яцек перед отъездом не зашел попрощаться, а затем забрал генерала, чтобы целый час показывать ему две картины, которые он только что приобрел. Ох, эти картины! Весь огромный дом набит ими от пола до потолка. Отца считают покровителем искусств, и я ничего против этого не имею. Я и сама люблю красивые пейзажи или портреты. Но нельзя же жить в картинной галерее.

Помню, какая была неприятность, когда мы с Яцеком обустраивали свое жилье. Отец великодушно пожертвовал нам несколько замечательных полотен. Как уверяла мать, он пережил целую трагедию, отрекаясь от них ради любимых дочери и зятя. Он так трясся над теми картинами, что несколько недель не мог на это решиться. Каково же было возмущение отца, когда он увидел, что мы повесили их в будущей детской комнате и у тети Магдалены. Он не хотел слушать никаких объяснений о том, что мы сделали это только временно. Не мог понять, что в наших современных апартаментах они просто не подходили ни в гостиную, ни в спальню, ни в кабинет. Он почти полгода был на нас обижен, но, как я узнала от Данки, высказал осуждение лишь одним словом: «Варварство!..»

И вообще, отец считал недостатком Яцека то, что он недооценивает значение литературы, музыки и изобразительного искусства. Отец не принимает во внимание, что Яцек имеет много других интересов.

Яцек прекрасно знает историю, занимается почти всеми видами спорта, смело может считаться одним из лучших автомобилистов-любителей в Европе, а кроме того, мало кто разбирается так в международной политике. Да и к искусству он в конце концов не так уж равнодушен. Зачем же преувеличивать. Что касается отца, то меня всегда удивляло, как он находит время на все эти вещи. Ведь он всегда принимал самое активное участие в общественной жизни, а служебные дела и большая практика забирают у него немало часов ежедневно. И все же он не пропускал ни одной заметной премьеры в театре, специально ездил за границу на некоторые концерты и знал наизусть километры стихов, польских и иностранных. Странные они, эти старики.