Дневник - [24]
Июль 24, воскресенье
Сегодня были в «Comedia». Pardon, называется это «Сад комедии», но вообще даже намека на сад не было. Обширный двор, густо посыпанный нехорошим песком, несколько чахлых лавров в бочоночках и клумбы по бокам, крытые театр и ресторан – все! «Papa» взял ложу; сидели совсем близко сцены. Актеры замечали, даже улыбались. Ставили два балета: «Крестьянский праздник» и «Карнавал» и еще какой-то отрывок из «Горячего сердца»[166]. Танцы мне не очень понравились; темперамента нет и огня мало. Не мой вкус, увы. Публика была довольно хорошая, даже, можно сказать, весьма приличная. Ничто не шокировало; мама была довольна, так как боялась за меня. «Papa» тоже ничего. А я? Гм! Было весело, но как-то мимолетно весело. Впечатления не осталось никакого. Теперь вернулась домой, и, ну, положительно никакого чувства.
Июль 31, воскресенье
Сегодня были на Островах; конечно, в том же составе, что и всегда: мама, брат, я… Нового и быть не может. Воззрение «pa» на жизнь очень старо; que faire!![167] А жить так хочется… так безумно, ужасно тянет! Но приходится покоряться. На Островах особенного ничего. Народу очень много, но публика вся какая-то серенькая, одним словом, праздничная, воскресная. Я думала, хоть R приедет, нет, не мог. Очень, очень милая личность, симпатичная и, как мне кажется, вполне естественная. Это почти что главное преимущество человека. Как можно больше простоты. Но не везде и не всегда ее найдешь. Трудно сыскать! «Мой» тоже был на Стрелке. Но, кажется, меня не видел. Противно. И всегда так случается: мы возвращаемся – он только едет! Иной раз так даже досада берет. Почему? Не знаю. А впрочем, не все ли равно. Да, да – пусть будет все равно. Так должно быть почти всегда. Мое слово – ибо я предпочтительно молчу. Не знаю – мой вечный ответ, ибо я боюсь своих мыслей и упорно прячу их! Не знаю…
Август 8, понедельник
Друг мой – я тебя жалею! Как мне жаль тебя! Мой добрый, хороший, правдивый друг. Мелочи способны повлиять на всю жизнь… на всю жизнь… И это пугает… И не знаешь, что делать для избежания этих «ничто». А их так много. Одно промелькнет и забудется – другое оставит глубокий след. Почему мы все живем несамостоятельно? Всегда для кого-нибудь. Жизни всех связаны между собой. Связаны невидимыми, но ощущаемыми и крепкими нитями. И ничто не в состоянии разбить эту связь. Даже смерть не может. Ибо души бессмертны. Души наши соединены между собой – и связь эта бессмертна. А другой раз и к близкому человеку не чувствуешь ничего. Связи нет – души далеко, флюиды спят… И не всегда встретятся мысли, не всегда найдут покой – нет. Да, много странного на свете. Но я помню о тебе, друг мой, и безумно жалею тебя. Мне кажется, твоей вины здесь нет. Хотя… Я ничего не знаю – ничего. Но если мне так думается, то, вероятно, предположенье правдиво. В чем твоя вина? Нет, нет – ты не виноват. Знаешь ли ты это? Нет. И это меня мучает. Как объяснить тебе? Не знаю. Впрочем… могла бы, да ведь не поймешь меня. И поэтому молчу, не желая сбить тебя. А так хочется примирить, сказать… что? не все ли равно!
Друг мой, я тебя жалею! Жалею и понимаю!
Август 13, суббота (утро)
Вчера вечером Коля[168] уехал в Воронеж. Он очень милый мальчик, добрый и симпатичный. Эдик так повис у него на шее, так и застыл, осыпая поцелуями, смелыми и детскими, его лицо. Ну… и все! Больше пока ничего.
Вечер.
Дождь. Небо серо и противно; мокрые, блестящие крыши так матово, так ужасно блестят. Мне грустно. Почему? Я не знаю. Я зла, я нервна – и потому мне очень гадко; печально и тоскливо!! Я не терплю такую погоду. Я не могу ее видеть. Мне холодно. На плечи я накинула мою пеструю шаль. Но это не помогает. Мои руки так холодны, так холодны! Я люблю мою шаль: с ней связаны только хорошие случаи в жизни. Добрые, хорошие воспоминания. Сегодня я видела странный сон: знакомый сон! Ибо это было и, мне кажется, еще повторится. Я этого не боюсь, я к этому равнодушна. Только что пробили часы в столовой. Сколько – я не считала. Лишь вслушивалась в их властный, серьезный звук. У нас испорчено электричество, но в кабинете, гостиной и спальне действует. Я сижу у папы; тут холодно и пустынно. Я не люблю эту комнату. Зачем тут повешены карты? Я бы их сняла. И многое бы переменила. О, да, очень многое! Я жалею, что Коля уехал. В дождь я люблю сидеть в полуосвещенной комнате и немного, обрывисто говорить. Бывает грустно и неопределенно! Сейчас хочу сильного ощущения… хочу взволноваться чем-нибудь дразнящим и мучительно-сладким. Чем? Не знаю. Меня пугает восемнадцатое. Это число меня злит и нервирует. Я начинаю бояться… да, бояться почти что всего. Здесь мне нравится лампа: она… ааа… зовут! Надо идти.
18 августа, четверг, ночь
Восемнадцатое! Да – пришло наконец! Но утром я совсем этого не заметила; и потом, до ночи. Веселилась, смеялась, но думала совсем о другом. И только теперь вспомнила. Я давно не получаю писем от Коли. Почему? Я не знаю. Я так боюсь, что он исполнит, о чем «та» будет просить. Я начинаю «ту» ненавидеть. Я не знаю, кто она. Но это безразлично. Сейчас я пойду спать, лягу в постель и стану думать и говорить с Неведомым! Я думаю о Коле, и мне грустно и гадко! Ах, это восемнадцатое! Зачем оно существует?! В календаре нет этого числа. Он его смял. Но я отняла. О, я многое могу! Я боюсь за него!
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.