Дневник - [16]
8 [февраля], понедельник
Какая гадость! Вчера докончить не дали! Ну да не беда – принимаюсь сегодня! Вместо Лизы Востриковой выбрали Лиду Перепелицыну (она, кажется, играет оживленнее и веселее первой); Добчинский выпал на долю Женюрки Рукавишниковой, а я имею честь олицетворять Марью Антоновну Сквозник-Дмухановскую. И выкопал же Гоголь фамилии – умора!! Глупость – с репетициями у нас дело положительно не клеится: не то чтобы ролей не знали, или читка, или мимика плоховали – нет, но настоящих, полных репетиций во всем ансамбле было две-три. То я сижу дома (все противное горло!), то Женя не является, а перед этим Лиза отказалась – задержались репетировать, думали русской пьесы вообще не будет. Стыдно должно быть муллошечкам[98]! Ведь о французской пьеске давным-давно подумали. А у нас только тогда вспомнили, когда спектакль оказался, что говорится, на носу! И, боже мой, сколько всякой всячины пересмотрели! Пьесок подходящих для нашего возраста не находили; все больше «bébés»[99], а мы ведь барышни капризные – хотим играть – и ни с места! Старались, старались – наконец старания увенчались успехом! Елена Владимировна или одна из муллошечек нашла «Дорогую гостью»[100]. Мне попалась роль пустой городской кокетки – девочки, щеголихи и вертушки, – все будто бы и ничего, но как пронюхала m-elle Girard, что я в каком-то явлении должна быть barbouillée du chocolat[101], тут она и остановила нашу деятельность. «Veto!» «Что, как, почему??» И ответ оказался таким простым! Разве прилично показаться перед публикой ученице V класса (т. е. мне) со ртом в шоколаде?! Никогда, никогда еще стены гимназии не видели ничего подобного! Остановили пьеску! Если начальство запрещает, подчиненные повинуются – значит, и наша компания согласилась! Опять рылись, рылись в пьесках и теперь (достоверно знаю; если не верите, можете справиться у m-mе Ковалевой (рожд. Марковской!)). М-elle Марковская (это еще перед свадьбой, когда о последней еще ничего не знали) торжественно принесла новую пьесу «Сюрпризы»[102], где Лиза должна была танцевать «русскую», а я аккомпанировать ей и играть вальс, гаммы и еще что-нибудь хорошенькое! Ну, обрадовались, конечно!
«Вот она, обетованная земля!» – подумали мы.
Увы! Это оказалось лишь слабым намеком на сказанное! «Сюрпризы» преподнесли нам истинный сюрпризик! И вот почему: я и Лиза взъелись! Что это, в самом деле? Нам, у которых на всю гимназию лучшая русская речь, великолепная дикция и прекрасная читка, нам дают какие-то невыигрышные роли? Черт знает, что такое! Обставили дипломатически – тонкий «complot»[103] по телефону и не менее дипломатически – тонко подсунули его Мулловым! Бедненькие! Они едва своих головок не потеряли от ужаса! Что же наконец будет? Они так были обескуражены случившимся, что почти нам с Лизой дали выбор пьесы! Подумали мы недолго (это не по моему методу, который гласит: быстрота и натиск à la Вильгельм) и преподнесли очень торжественно диалог Липочки с Аграфеной Кондратьевной (из «Свои люди – сочтемся»). Роль матери попалась Лизе – она постепеннее да и медлительнее меня, а мне дали Липочку. (Ведь я же сорви-голова, сорванец, шалунья – и т. п. эпитеты.) Прочли мы всего один раз – читку одобрили, а вот насчет этаких забористых выражений поморщились! Нет, все хорошо, да что-то не то! Ну и наш диалог полетел в трубу прекраснейшим образом. Опять отчаяние, но кратковременней, ибо быстро нашлось утешение в почтительной и представительной фигуре «Ревизора». Немного дум, немного грез – и решили твердо, окончательно, решительно и бесповоротно. И вот мы, слабые игрушки с поломанными членами в руках всемогущей государыни Судьбы, загипнотизированные магическими словами «классическая пьеса», мы, мы… согласились и играем!
Господи, три страницы накатала?! Нет, довольно, дорогие мои, пора в кроватку!
