Дневник офицера: Письма лейтенанта Николая Чеховича к матери и невесте - [24]

И вот пришел час решающих боев за освобождение от блокады города Ленина. Лейтенант Чехович получил задание ворваться в деревню П. и выбить из нее немцев. Натиск, смелость и отвага бойцов части решили исход боя. Немцы были выбиты из деревни.

Два раза противник, пытаясь вернуть утерянные позиции, контратаковал нашу часть, но каждый раз терпел поражение и откатывался обратно.

В этом бою 25/I—44 г. ваш сын, лейтенант Николай Чехович, был тяжело ранен.

За своего командира бойцы взвода жестоко отомстили фашистским извергам. Немало немецких трупов осталось на улицах деревни П.

Ваш сын с честью выполнил боевое задание и отдал свою молодую жизнь за Родину, за освобождение города Ленина.

Мы, его товарищи, благодарим мать, вырастившую такого сына, и, если останемся сами в живых, никогда не забудем нашего боевого друга Николая Чеховича.

Помощник начальника штаба военной части п/п 77761

Ст. лейтенант М. Кочин.

8 марта 1944 г.

Дорогая Елена Семеновна!

Наступил самый несчастный день в моей жизни!

Я ждала, о как я ждала письма, написанного Колиной рукой или… или вашей. Впереди нас ожидала только радостная встреча, о которой мы так с ним мечтали! И что же? Все разбито безвозвратно! Кто же всему этому причиной? Гнусные разбойники, палачи и убийцы, разрушившие счастье всего народа, а также и наше.

Кончились во мне счастливые надежды.

Я сейчас не понимаю себя. Не могу поверить. Совсем недавно мы писали о большой дружбе и… и вдруг все порвалось, все рухнуло. Мне теперь некого ждать с фронта! Мне его не забыть никогда! Он был моим первым, самым лучшим другом, и мы так понимали друг друга!

Сколько любви я отдала Колечке в письмах! Елена Семеновна, милая, не расстраивайтесь! Тяжело, очень тяжело мне, а каково же вам!

Больше писать не могу. Кончаю, пишите, нам будет легче. Целую вас

Шура.

5 мая 1944 г.

Здравствуйте, глубокоуважаемая Елена Семеновна!

Мне хочется сказать вам, что не только на вас одну тяжелым бременем легла эта утрата. Я разделяю вашу скорбь. Конечно, мою печаль нельзя сравнить с горем матери, но все же она настолько велика, что может хоть частично облегчить ваше горе, хотя бы уж потому, что есть человек, который бережет светлые воспоминания о вашем сыне и долго будет еще помнить, его, как лучшего друга, товарища. До последней минуты я не верил в его смерть, и только ужасная подробность относительно его последних дней заставила меня поверить в это.

Коля всегда с любовью и уважением отзывался о вас, и я твердо уверен, что и в последние минуты он думал о вас, и его последняя мысль была такая: «Как тяжело будет маме перенести мою смерть. Но я хочу, чтобы не убивала она себя продолжительным горем, чтобы настало время, когда она снова смогла трудиться и сделала то, чего не смог сделать я. В каждом ее деянии будет жить часть меня. И чем больше она сделает, тем дольше я буду еще жить».

Я, конечно, неопытен, но мне эти советы диктует любовь. Любовь — великая сила, которая может заменить не только опыт, но и многое другое — ум и силу. Слабому она придает силу, труса делает героем, глупца заставляет делать умные вещи. Есть много людей, которые нуждаются в любви, в ласковом слове, и на любом поприще деятельности можно дать это людям.

Перенесите свою любовь на людей, и тогда Коля будет жить не в одном вашем и моем сердце, но будет он жить среди многих людей, живой и любящий.

Пришлите мне выписки из его писем. Он умел хорошо излагать свои чувства и переживания. У меня есть, кроме присланной вами, еще одна его фотография, подписанная его собственной рукой (25/10—43 г.), которая мне гораздо милее, так как на ней он выглядит еще мальчиком, таким, каким я его знал во время нашей дружбы, Когда я смотрю на нее, то снова слышу его детский ломающийся голос. Вспоминаю, как-то 2 мая мы поздно вечером катались на наших лодках по Останкинскому пруду, наслаждались теплотой ночи, молчали, и каждый думал про себя: «Как прекрасна жизнь!»

Остаюсь его (а теперь, если позволите, и вашим) лучшим другом.

Юра Азаров.

Здравствуйте, мамаша моего друга!

О смерти Коли я узнал от моей мамы. Я был потрясен. Как обидно то, что мы ведь вырвались в свое время из окружения в 1941 году, но больше не виделись, и я ничего о нем не знал. Мне его очень и очень жаль, если вспомнить, сколько мы с ним пережили, как мокли, как вместе ездили в разведку. Как, получив посылки, делили на всех троих. Третий был Коган; о нем я ничего не знаю. Когда я прибыл из госпиталя, они уже позаботились о шалаше для меня. Помню, когда я или Коля оставались в роте, а другой уезжал, то уехавший обязательно привозил меду или сметаны. Он мне все время отдавал свою махорку: ведь он не курил. Очень дружно жили, были настоящими товарищами, хотя я у них был командиром отделения. Вообще можно многое вспомнить, что при встрече мы и сделаем. Сейчас учусь и через 2–3 месяца уйду на фронт офицером. Очень рад с вами переписываться вспоминать дорогого друга и былое.

В. Смирнов.

Уважаемая Елена Семеновна!

Вчера я получил ваше письмо с фотокарточкой Коли. Долго смотрел на нее и под конец чуть не расплакался: так обидно стало, что еще один мой товарищ погиб. Я не хочу вас утешать, я знаю, что горе ваше не из таких. Первое сообщение о том, что Коля погиб, я получил в начале мая от отца. Через два дня начался штурм Севастопольского плацдарма. Первые снаряды послал за Колю и еще за двух товарищей, которые погибли неделю перед тем. За день выпустили только из пушки 370 снарядов. Я хотя был оглушен, но остался доволен. С Сапун-горы ни один немец живым не ушел. В этом и моя доля работы.