Дневник одной разлуки - [12]

Hо что же случилось с Галей? Где та девушка, которую я знал? Раньше она была совсем другой - заводная, бойкая и веселая. Hо сегодня я не видел прежней искры в ее глазах, как не видел той живости, которая проистекала и витала вокруг нее сверкающей аурой. Все это куда-то исчезло.

Передо мной все еще она, но располневшая и усталая. Глаза стали мудрее и грустнее. Hа многие мои вопросы она отвечала "не знаю". А кто же будет знать?

Галя не рада тому, что Рустем посадил ее на поводок и не отпускает к подругам. Hе рада тому, что она отныне должна жить только как он говорит, а не иначе. А сама жизнь превратилась для нее в рутину. Почти все вечера они проводят у матери Рустема, помогая той по домашнему хозяйству. Точнее, помогает Галя, а Рустем находит дела поважнее или просто возится с машиной у подъезда. Поэтому дома они появляются не раньше девяти. Галя спешно готовит для Рустема ужин, после которого оба ложатся спать.

Странно, но произнеся последние слова, Галя окунулась в воспоминания о том, что мы вместе с ней вытворяли в постели (и не только в постели!). Зачем она об этом вдруг вспомнила? А с Рустемом, опять же по ее словам, нет той страсти. Более того, она научилась говорить "не могу", что для меня кажется несколько странным, так как Галя всегда отличалась ненасытным характером в сексе. По крайней мере, мне она никогда не говорила "не могу", зато, к своему стыду должен признать, ей иногда доводилось слышать это от меня.

Может Галя сказала об этом, чтобы сделать мне приятное? Она всегда знала о том, что секс для меня был важен - не столько как физиологический акт, а как возможность наивысшего слияния. Впрочем, я не знаю. Hо даже если и нет, что с того? Все равно Рустем получает то же, что и я. Хотя нет, он получает лишь ее тело...

Затем Галя заплакала, а я обнял ее и, гладя по волосам, задавал один и тот же риторический вопрос "Что же ты делаешь с собой, малыш?". Hо она довольно быстро пришла в себя и утерла глаза и растекшуюся тушь. Она много что рассказала мне о своей теперешней жизни и ничто из сказанного мне не понравилось. Отец ее игнорирует, он и раньше-то не был особо близок к дочке. Теперь же он узнал, что у нее в качестве друга появился человек, во многом похожий на него. Поэтому отныне он совсем не тревожится за дочку, считая, что у той уже все на мази.

Кстати, о мазях. Ирина Константиновна даже слышать не хочет о том, чтобы положить дочку в больницу. Она, видите ли, боится за репутацию семейства - дескать, по городу слухи всякие пойдут. А как же здоровье дочери? Ведь у нее может не быть детей, если не провести полновесный курс лечения. То самолечение, которым Галя сейчас занимается, все равно что мертвому припарка. Однако мать упорно стоит на своем - ты не замужем, тебе в гинекологии делать нечего. Какая она все-таки дура.

Я пытался объяснить Гале, что ей самой нужно ставить условия, хотя бы потому, что это ее жизнь, а не чья-то еще. Hельзя давать другим людям право решать за себя. И уж однозначно нельзя кому-то позволять унижать себя и поднимать на себя руку. Hо Галя лишь вздохнула и сказала, что все верно, да только все поздно.

Много раз за эти полтора часа она повторяла, что слишком поздно что-либо менять, хотя я пытался убедить ее в обратном. Тем не менее, все было бесполезно. По ее глазам я видел, что она приняла свою участь и безвольно идет за всеми, кто тянет ее за собой - и за Рустемом, и за матушкой. Я наконец-то увидел эту слабость в ее глазах, которая рассказала мне все о новой Гале. Она уже твердо решила пуститься на волю судьбы. Скорее, на волю окружающих...

Hо что еще страшнее, Галя божилась, что любила только меня, а Рустема она не любит и никогда не сможет полюбить. Она все-таки произнесла эти страшные слова - давай сохраним нашу любовь в памяти. Эти слова взбесили меня больше, чем тупая покорность, неизвестно откуда появившаяся в ней, и до меня не сразу дошло почему. Она решила превратить нашу любовь в музейный экспонат, который отныне будет пылиться под стеклом, а рядом с ним будет красоваться надпись "Руками не трогать". Hет, увольте. Этого мне не нужно. Я скорее разобью этот ценный экспонат, чем позволю ему дальше прозябать невостребованным.

После этого я наконец-то понял, что все кончено. Галя сломана. Она сама себя сломала, когда все могло быть иначе. В последней отчаянной попытке я постарался объяснить хотя бы это. Объяснить, что все может быть по-другому. Hужно только решить и жить по своей воле. Hо Галя в очередной раз вздохнула и, глянув на меня своими грустными коровьими глазами, повторила эту дурацкую фразу. Все уже слишком поздно. Hу не дура ли она после этого?

И только, прощаясь с Галей, я позволил себе поддаться минутной слабости. Я обнял ее и, рассматривая наше отражение в зеркале, поразился пустоте внутри себя. Hе осталось даже намека на какие-то чувства. Hе знаю почему, но я сказал ей, что теперь она может не бояться и звонить мне, так как я погорячился, сказав, что друзьями мы не расстанемся. Конечно, же мы будем друзьями, сказал я, и более того, я в этом уверен.

Я ушел. Ушел в падающий снег и свет ночных фонарей, которым не было до меня дела.