Дневник одного паломничества - [24]

Вы начинаете искать. Прежде всего вы обыскиваете все карманы на себе, потом порывисто вскакиваете и энергично отряхаетесь, надеясь, что при этой процедуре билет, быть может, зацепившись где-нибудь в вашей одежде, выпадет на пол, вы его подберете и вручите томящемуся за окном ярому билетоману. Вы машинально оглядываетесь вокруг и замечаете, с каким напряженным любопытством впиваются в вас глаза остальных пассажиров и с какой беспощадной суровостью смотрит на вас из-за окна лицо кондуктора; у вас в полусонном мозгу зарождается такое представление, будто вы находитесь пред судом, куда вас притянули за присвоение чужого билета, и что если билет окажется при вас, вы будете приговорены, по крайней мере, к пятилетней тюремной высидке. Ввиду этого вы горячо отрицаете свою виновность и дрожащим голосом кричите:

— Говорю вам, что я не брал… даже и не видел билета этого господина… Не брал, не брал, поймите вы!.. Пустите меня!..

Но соответствующие случаю замечания публики приводят вас в себя и вы начинаете вновь искать у себя злосчастный билет. Вы с лихорадочною поспешностью вывертываете наизнанку все свои карманы, роетесь в своем багаже, половина которого при этом валится сверху из сетки на сиденье и на пол, и про себя клянете всю германскую железнодорожную сеть со всеми ее порядками и всех ее служащих. Вы поднимаете всех соседей на ноги, чтобы посмотреть, не завалился ли как-нибудь под них ваш билет, и, наконец, в отчаянии начинаете ползать по всему вагону, залезая под сиденья и шаря повсюду руками.

— Не выбросил ли ты его давеча из окна, вместе с бумажкою из-под сандвичей? — спрашивает вас ваш друг, усердно помогающий вам в поисках и, разумеется, проникнутый к вам искренним участием.

— Ну, вот еще выдумал! — раздражительно отвечаете вы. — Разве я с ума сошел? С какой стати буду я делать такую бессмыслицу?.. Неужели ты думаешь, что я не могу отличить билета от замасленной бумажки?..

Долго еще продолжается ваше ворчание по адресу друга. В то же время вы двадцатый раз ощупываете себя и, наконец, находите свой билет засунутым в жилетный кармашек для часов, где он все время мирно покоился, вручаете его кондуктору и удивляетесь, как вы не могли сразу догадаться поискать его именно там.

В продолжение этой тягостной процедуры кондуктор за окном делал все, что только было в его силах, чтобы увеличить ваше нервное возбуждение: переминаясь с ноги на ногу на узкой приступочке вдоль вагонов, он все время принимал самые рискованные положения; сознание их опасности ложится вам на душу лишней тяжестью, и вы все более и более волнуетесь и раздражаетесь.

Поезд идет с максимальной в Германии скоростью для экспрессов — 30 миль в час. Приближается мост. Все еще торчащий за окном кондуктор, держась обеими руками за вагонные скобки, как можно дальше откидывается всем корпусом назад. Вы смотрите на него и на быстро придвигающийся мост и с ужасом спрашиваете себя, куда свалится тело этого бесстрашного человека, когда оно будет раздроблено аркою моста: прямо ли на железнодорожное полотно или через перила моста в реку.

В трех дюймах от первой мостовой арки кондуктор, однако, плотно прижимается к вагону, и кирпичной кладкой арки убивается лишь муха, присевшая было на край кондукторского плеча. Прогромыхавши по мосту, поезд несется на самом краю бездонной пропасти.

Пользуясь и этим случаем для демонстрирования пред публикой своей чисто акробатической ловкости, кондуктор выпускает из рук скобки, за которые до сих пор держался за окном, потом, вися над пропастью и размахивая руками для поддержания равновесия, начинает исполнять на узеньком приступке нечто вроде пляски первобытных германцев, своей «звероподобностью» так пугавших культурных римлян.

Если вы желаете по возможности сохранить душевное спокойствие при переездах по германским железным дорогам, то сначала постарайтесь настроить себя на такой лад, чтобы иметь возможность совершенно равнодушно смотреть, как кондуктор сломает себе голову при своих акробатических упражнениях снаружи вагона. Если же вы не в состоянии так настроиться, то, предупреждаю, путешествие по рельсовым путям Германской империи будет для вас сплошной нравственной пыткой.

Ах, как хороша, как свежа и поэтична земля в пять часов утра весеннего дня! Ленивцы, валяющиеся в постелях чуть не до полудня, и понятия не имеют об этой прелести. Только одни мы, рано встающие (по горькой, впрочем, необходимости), вполне можем насладиться красотой природы.

В этот ранний час я отказался от дальнейших попыток заснуть и отправился на другой конец вагона в уборную, чтобы умыться и вообще привести себя в порядок.

Умываться в крохотных вагонных уборных довольно мудрено, потому что вагоны сильно раскачиваются. Только что вы сунули в умывальный таз руки и полголовы, как на вас, пользуясь вашей беспомощностью, надвигаются и стены вагона, и все, что находится в них вокруг вас; вы поспешно откидываетесь в противоположную сторону, но тут с треском открывается дверь и ударяется об вашу спину.

При таких условиях мне удалось только обрызгаться водой. Желая обтереться, я стал отыскивать глазами полотенце, но его в уборной не оказалось. Это очень ловко придуманная шутка. Железнодорожная администрация устраивает при вагонах уборные, в которых есть умывальник, вода и даже мыльница с куском душистого мыла. Пассажир доверчиво идет в такую уборную, умывается там, но когда желает обтереться, то замечает, что там нет полотенца. Повторяю — очень остроумно придуманная шутка.