Дневник Мафусаила - [2]

Двадцать седьмой день. Сегодня Цуар, один из рабов моих, простерся предо мною, смиренно напоминая мне, что прошло шесть лет с тех пор, как купил я его у его отца. Я призвал моего управителя, и он показал мне, что это так. Человек этот еврей, а посему долее не могу я держать его в рабстве, и я сказал ему, что отныне он свободен. Тут он снова поклонился до земли, говоря: «Господин мой, у меня есть жена и дети». И тогда я, не подумав, едва не сказал: «Забери их». Но управитель мой, пав на колени, вскричал: «О князь, хоть и тяжек мой долг, но должен я исполнить его: когда его купили, не было у него ни жены, ни детей. Твоя милость дала ему жену, а дети его были рождены в рабстве». Был я этим немало смущен, ибо не приходилось мне дотоле решать подобных дел, но сказал: «Раз это так, то да будет так — дай ему денег и одежду, и пусть он уйдет из своего дома один, но хорошо заботься о жене его и чадах, да не будут они проданы и не будут страдать от нужды».

Тут Цуар встал и, поклонившись, ушел согбенный, словно поразило его великое горе. И не было легкости в сердце моем, хотя я поступил по закону. И я был бы рад, если бы мог поступить иначе. Я пошел взглянуть, а страже не велел идти за мной, и увидел, что они обнимают друг друга, но ничего не говорят, и лица их словно окаменели, а на глазах ни единой слезинки, а малютки возятся у их ног, споря из-за пойманной бабочки. Я вернулся к себе, и радость жизни покинула меня, и дивился я этому, ибо они — только рабы, прах под моими ногами. Надо будет над этим еще поразмыслить.

Двадцать восьмой день. Эти бедняги пришли ко мне, и Цуар с отчаянием на лице, которое не вязалось с его словами, сказал: «Господин мой, я пришел по закону и обычаю объявить, что я люблю моего господина, мою жену и моих детей и отказываюсь от свободы, а потому да будет мое ухо проколото шилом перед судьями, дабы я и близкие мои по этому знаку навек вернулись в рабство, потому что лучше уж эта доля или даже смерть, чем разлука с теми, кто мне дороже хлеба, и солнечного света, и дыхания жизни».

Не знаю, правильно ли я поступил, но сердце мое не могло этого стерпеть, и вот я сказал: «Это суровый закон и жестокий. Я даю свободу всем вам, чтобы совесть моя больше меня не тревожила». Это были ценные рабы, но молю бога, да не раскаюсь я в решении своем, ибо богатство мое так велико, что потеря их — словно утрата самой мелкой монеты.

Пятый месяц, третий день. Не по сердцу мне царевна Сара, внучка родича моего Илии, хоть дом этот древен, богат и славен, и не возьму я ее в жены, если только не принудит меня к тому отец мой. Вновь прибыла она три дня тому назад с большою свитою вельмож и слуг погостить в палатах отца моего, что стоят напротив моего нового дворца и совсем с ним рядом. Девица эта почти мне ровесница, лишь немного постарше, ибо ей только что исполнился шестьдесят один год (что менее приятно, чем если бы ей было пятьдесят девять). Но боже мой, хоть по годам ее надлежит ей быть цветущей и веселой, она старается подражать важности хозяйки дома, и вид у нее серьезный, а кожа землистая. Она хочет показать себя мудрой и ученой и ходит задрав нос, будто бы предаваясь высоким размышлениям. Не дай бог, чтобы зацепилась она носом за древесную ветвь, зане повиснет она на ней, ибо нос ее крючковат и весьма для этого удобен. На голове ее по нынешной моде более волос купленных на базаре, нежели дарованных ей природою. Если бы вошло в моду вот так же увеличивать размеры носа, дарованные нам милостию божией, что бы тогда сделала эта женщина, хотел бы я знать? Куда бы ни направляла она стопы свои, она влачит за собою на веревочке препротивную мохнатую собачонку, а когда садится, то берет ее на колени и ласкает, в холодную же погоду надевает на нее попонку из красного вышитого сукна, дабы не унесла ее простуда или лихорадка какая и не оставила мир в тоске и печали. Да будет проклят день, в который могу я унаследовать ее место и назойливую любовь ее хозяйки. Аминь.

Пятый день. Когда прогуливался я во Дворе Фонтанов, пришли Цуар и жена его Мала и простерлись предо мною, дабы обратиться ко мне с просьбою; и хотела стража разделаться с ними за то, что посмели они нарушить мое уединение и мои размышления, но я того не дозволил, ибо с тех пор, как проявил я милосердие к этим людям, стала меня заботить судьба их. А просили они о том, чтобы взял я их к себе на службу, и выполнил я их просьбу, хоть и странно мне было простодушие их, что люди столь низкого звания пришли тревожить просьбой своей человека моего сана. Назначил я Малу служить на женской половине, а Цуара приблизил к себе и назначил его начальником над отроками и положил обоим хорошее жалованье, и были они очень благодарны, ибо не ждали и не надеялись на такое счастье.

В полдень видел я, как девица Цилла прошла перед главными вратами дворца моего в сопровождении одного лишь слуги, ибо семья ее не знатна и не богата. Уц, ее прапрадед, весьма учен, но род его ничем не славен. Они идолопоклонники, молятся Ваалу, и потому закон лишает их некоторых прав и привилегий. Девица сия очень красивая, красивее даже, чем мнилось мне прежде.