Дневник кушетки - [42]

— Тогда!.. если бы я ее позвал, обещая ей все, что она потребует…

— Она придет.

— Ты полагаешь? — спросил мой хозяин, и в его глазах блеснул луч надежды.

— Я в этом уверен! Она мне сама объявила, что, если бы она знала, что своим приходом она тебе окажет добро, ничто бы ее не остановило.

— А ты ей сказал, чтобы она пришла?

— Нет.

— Почему? — вскричал мой хозяин.

— Потому что я полагал, что гораздо благоразумнее предупредить тебя, что, по моему мнению, она не будет твоей любовницей и что было лучше для тебя не видеть ее. Когда она уйдет, у тебя будет такой взрыв отчаяния, что это превысит даже твои теперешние страдания.

— Я хочу ее видеть! Ты слышишь? Я хочу ее видеть! Она должна прийти. Я обещаю все, что хочешь, но я желаю, я желаю ее видеть!

Он положил руки на плечи друга.

— Хочешь быть хорошим? — спросил он.

— Да, — ответил друг.

— Пойди скажи ей, что я ее жду. Иди скажи ей, что если она не придет сегодня, сейчас, то ты ни за что не отвечаешь. Иди, я тебя умоляю! Ты мне окажешь такую услугу!

— А ты мне обещаешь быть благоразумным, очень благоразумным?

— Я тебе обещаю… Я сделаю все, что смогу, чтобы быть благоразумным.

— Она внизу, в экипаже. Я иду…

— Как?.. Здесь?.. И ты мне не сказал?.. О! Я тебя ненавижу! Я тебя презираю!.. Ты мне больше не друг… Я отрекаюсь от тебя!.. Я отрекаюсь от тебя!..

Он вытолкал его взашей, и я издали слышала, как он ему сказал:

— Мерси, ты мил…

Графиня Симон de Р… прелестная женщина, блондинка высокого роста, одетая элегантно, с некоторой небрежностью. О! Эта женщина не олицетворение храбрости и отваги. Напротив, в ней воплотилось все противоположное. Да будет мне прощено сравнение… она немного смахивает на улитку. Это, может быть, зависит от ее близорукости. Когда плохо видят, тогда всегда опасаются наткнуться на стену или край стола.

Меня крайне удивило, что мой хозяин перед ней чувствовал себя маленьким мальчиком. Ни на грош задора! Он, побивающий рекорд по части обращения, лепетал, как новичок, нес вздор и никак не мог сказать того, что хотел.

— Я пришла, — отвечала она, — так как сочла своей обязанностью ответить вам визитом. Положение затруднительное. Я принимаю во внимание ваше подавленное состояние. Незачем отталкивать людей, которым необходимо некоторое утешение.

— Я вам благодарен, Симон, — сказал мой хозяин. — Я очень доволен.

— Я не хочу быть вашей любовницей. Я порядочная женщина. Я ни к чему не прибегла для того, чтобы вас увлечь; я никогда не поощряла ваших желаний. Должна ли я сойти с ума только потому, что вы сумасшедший? Я хочу быть благоразумной за двоих. Вместо любви я вам предлагаю свою привязанность, свои симпатии и свою дружбу. Мне так сильно хотелось бы вас исцелить, как будто и не я причина ваших терзаний. Если я должна быть вашей старшей сестрой, я буду ею, и с помощью ласк, забот, ухаживания я надеюсь вернуть чудную дружбу прежних дней в прелестной компании; я сохранила, мой друг, воспоминание о некоторых проведенных в вашем обществе часах как о лучших, незабвенных минутах моей жизни.

— Ах! Симон, зачем я вас люблю? — воскликнул мой хозяин. — Не моя в том вина, что я в таком состоянии… Я не могу больше жить. Мои мысли путаются. Я испытываю ужасные муки. Это глупо, безумно, гадко; но меня наполняет одно желание — владеть вами, иметь вас… Мне кажется, что если бы вы стали моей любовницей, я был бы тотчас исцелен… я также уверен, что потом полюбил бы вас еще сильнее. Вы видите, я чистосердечен, искренен. Я сознаю мое плачевное положение и знаю, что меня может спасти; я не могу предвидеть, что будет потом… Но, Симон, я несчастен!

— Да, друг мой, вы очень несчастны, и я вам сочувствую от всего сердца. Сколько зла приносит любовь!

— Вы никогда не испытывали этих страданий? — спросил мой хозяин.

— Нет. И я их страшусь. Я делаю все, чтобы не знать их…

— Они разбивают, разрывают на части, сжигают… Кажется, что тысячи животных царапают, кусают твой мозг… Лихорадка меня убивает!.. Я думаю, Симон, что было лучше всего покончить самоубийством. Это значит сразу отделаться от всего…

— Вы меня не любите, если хотите мне причинить такое горе? — прошептала Симон. — И я приду к вам, не имея надежды быть вам полезной? Вы не найдете большей признательности. Какая благодарность… Знайте, что если я и не буду вашей любовницей, то я себя скомпрометирую так, как будто я буду ею.

— Я вас люблю! Я желаю вас поцеловать, — сказал он.

Она подставила ему щеку.

— Целуйте. Я очень довольна, что вы меня целуете… Я вас очень люблю.

Она села около него на меня, ничуть не страшась ужасной кушетки, ставшей роковой для стольких добродетелей. Она взяла его руки, ласкала его, как ребенка, и начала говорить с ним материнским или, скорее, братским тоном:

— Я очень люблю моего друга, потому что он большой безумец. Я хочу, чтобы он был счастлив, и со временем он меня сам поблагодарит за то, что я была рассудительнее его. Мы бы утратили все сокровища нашей дружбы, если бы мы совершили этот грубый акт. Мы бы потом очень сожалели. Мы были бы очень несчастны. Мы бы не встречались с такой радостью. У нас были бы такие сильные угрызения совести, что мы бы не могли радоваться этому стремлению друг к другу. Я тронута; я вас люблю; но я требую, чтобы наша любовь была чиста; я отдаю свою душу, свое сердце, всю свою нежность; но я сохраняю свое тело, которое ничего не стоит в той любви, каковой я хочу видеть нашу. Я вас так же люблю, как и вы меня; если вы мне не ответите на мою привязанность, я останусь одна. Я хочу вас увлечь за собой. Мы будем очаровательно проводить время. Мало-помалу вы забудете, что я женщина. Мы будем друзьями, которые стоят выше этой плотской грязной любви. Напротив, вы потом будете еще больше уважать меня, и вы найдете во мне то, чего вам не могла дать ни одна женщина. Не смешивайте меня с теми женщинами, которые так быстро уступают вам. Вы их не узнали бы, если бы даже встретили… Вы любите мои губы: они уже были вашими; это соединение, надеюсь, не послужит нашей разлуке; мы не расстанемся никогда. Я непременно должна отклонить вашу просьбу быть вашей любовницей, чтобы сохранить для вас в моем лице друга, вечного друга!