Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль - [30]

Одновременно она составляла собственный список.

Жалобную книгу.

Я помню паузы, которые возникали после моих слов. Молчание, в котором ты позволяешь вариться умолкнувшему собеседнику. Точно прожектор, наведенный на сказанное. Точно повторение фразы холодным, бесстрастным голосом. И в тех передышках, которые она давала себе от меня, она заново разжигала свое страстное стремление завершить то, что, должно быть, уже начала.

Вот что я знаю о ней.

27 лет. Эшлинг Маккарти. Помощник фотографа. Работала продюсером в большом и неэффективном рекламном агентстве в Дублине в начале 1990-х. Эту работу добыл ей тогдашний бойфренд. Уехала из Дублина, выиграв грин-карту в лотерею. Сказала мне, что ей пришлось уезжать из Дублина в спешке. Около года пробыла в Новом Орлеане. Работала в отеле «Кларенс» (принадлежащем группе U2) в качестве администратора. Я стараюсь не давать определения гостиничным администраторам, если не пребываю в особенно недобром настроении духа. Она любит Килкенни, мой родной город, и своего дядю, Тома Баннистера, моего знакомого, которого всячески рекомендовал мой отец, ныне покойный.

Ее мать родом из Килкенни. Она довольно патриотично настроена к Ирландии, но не в непривлекательном фенианском[9] стиле. Когда я познакомился с ней, она работала помощницей Питера Фримена, известного фотографа, очень известного, возможно, одного из лучших в Нью-Йорке, а следовательно, и в мире. Делила квартиру в нью-йоркском районе Нолита с друзьями – архитектором Шоном и закупщицей «драгоценных камней» для универмагов «Мэйсис» по имени Моретт. Ее дом в Ирландии – в Киллини. Фешенебелен до отвращения, уж поверьте мне. Ее брат работает в журнале The Strategist Magazine в Лондоне. Сестра замужем за каким-то владельцем отеля во Флориде. И она выглядит очень, очень юной. Ее порой принимают за шестнадцатилетнюю.

В детстве некоторое время воспитывалась монахинями, по крайней мере, так она мне сказала. С одной монахиней она была особенно близка. Да ну? Полагаю, это ее двоюродная бабка. А еще ее родная бабка умерла в то время, когда я уже познакомился с ней. Ее работы включают метод двойной экспозиции. Это когда один снимок накладывается на другой. Двуличность? Она жила во Франции и работала как au pair[10].

Все эти данные собраны после одного короткого вечера и не более чем четырех телефонных разговоров. Она не смогла бы упрекнуть меня в том, что я не слушаю. Если что, я даже слишком прислушивался. Я старался впитать ее в себя. Я мог бы написать о ней книгу. Боже упаси!

Как-то раз она вместе с братом ездила в отпуск в Мексику. Говорила, что у нее вызывали отвращение взгляды, которыми одаривали ее мексиканцы. Голубоглазая блондинка в этом обветреннолицем, вороноволосом окружении. Ее новая работа требовала хорошего знания компьютера. Она подбивала меня открыть собственное агентство в Дублине. Она пинтами пила «Гиннесс». Получала помощь в работе от Питера Фримена. Он даже пару раз заезжал к ней на выходных, чтобы помочь. Слушая это, я мучился ревностью.

Пару месяцев назад к ней в Нью-Йорк на неделю приезжала погостить мать. Я узнал об этом только потому, что мельком упомянул о ней в беседе с Томом Баннистером, обговаривая финансовые транзакции.

Вот и все. За исключением, конечно, всего остального, что я собираюсь вам поведать. Я это скажу. Я сам себя удивляю, потому что в норме я веду себя осмотрительнее.

Если бы был способ пытать ее и убить, не отправившись в тюрьму, я бы это сделал. Или мне кажется, что мог бы. Не волнуйтесь, я не грежу наяву о том, как или что я бы сделал. Я просто чувствую себя способным причинить ей вред. Однако не буду. Эти страницы – максимум, что я сделаю, чтобы поквитаться за результаты того вечера в марте. Но давайте не будем забегать вперед, ладно? Я был на грани ярости почти шесть месяцев. Чтобы вызвать такое неистовство чувств, требуется определенная доля таланта и, как я предпочитаю думать, интеллекта. Любовь, ненависть – какая разница?

Однажды вечером по телефону она сказала мне, что у нее есть издательский договор. Это интересно, ответил я. Каким образом она исхитрилась его добыть? Меня всегда интересовали пути, которые могли бы увести из мира рекламы. Она ответила, что какой-то ее приятель изучает издательское дело в Гарварде. Я чуть не подавился. Мы имеем дело с богатенькими ублюдками. Я забыл, разумеется, что к тому времени сам стал зарабатывать приличные деньги. Я никогда не чувствовал себя богатым. Только глупым. Особенно в этом доме. Эта книга будет состоять из фотоэссе, сказала она. Из портретов. Часть она уже сделала. Но у нее есть пара лет, чтобы завершить работу.

Я тут же преисполнился зависти. Я бы с удовольствием занялся чем-нибудь чистым. Чем-то таким, где не требуется ничего продавать.

Может быть, в ней будешь и ты, сказала она. Этот вопрос она оставила открытым. Я не знал, должно ли это мне польстить, но был польщен.

Мы договорились встретиться в Дублине, когда оба приедем домой в Ирландию на Рождество. Я позвонил из Сент-Лакруа и забронировал славный номер в дублинском отеле «Шелбурн». В Сент-Лакруа было адски холодно, когда я благодарно запрыгнул в такси на Хеннепин-авеню, громко выдохнул и с американским акцентом велел таксисту везти меня в аэропорт. Поездка заняла 45 минут и – нет, поговорить мне не хотелось.