Дневник Габриеля - [42]

— Вы должны представить, что у ваших сомнений есть лицо, и драться с ними.

Несколько секунд Гаррисон смотрел мне в глаза, а потом снова отвернулся и сделал глубокий вдох.

— И какое же лицо представлял ты?

Уголки его губ чуть дрогнули в улыбке, а потом он взглянул на свои пальцы, словно что-то только что утекло сквозь них.

— Мне так и не удалось этого сделать.

Гаррисон неуверенно потоптался возле двери в комнату Лэйси, когда я вошла внутрь. Инстинктивно я подняла с полу футболку, сложила ее и положила на кровать. Нельзя, чтобы гость видел, какой беспорядок царит в дочкиной комнате.

— А у нее есть дневник? — спросил Гаррисон, все еще стоя в дверях.

— Личный журнал — сказала я, вспомнив, как Лэйси поправила меня, когда я несколько лет назад задала тот же вопрос. — Дневник вели дамы в девятнадцатом веке, чтобы не забыть, с кем они пили чай. А журнал предназначен для записей, чтобы задокументировать собственную жизнь.

Я посмотрела на озадаченного Гаррисона.

— Подростки в том, что касается некоторых вещей, любят точность.

Я огляделась. Хотелось дотронуться до каждого предмета, словно это может приблизить ко мне мою девочку. Хотелось обнять ее потрепанного плюшевого мишку, вдруг он прошепчет мне, где его хозяйка.

— Раз журнала не было в рюкзаке, он должен быть здесь, — сказала я.

Гаррисон все еще стоял в дверях, не желая нарушать границы личного пространства моей дочери и превращать ее спальню в поиск улик.

— Хотите сделать это в одиночку?

Я обвела комнату взглядом. Воспоминания хлынули на меня с бледно-желтых стен, будто встречный поток автомобилей. Вот семилетняя Лэйси с выпавшим молочным зубом. Пятилетняя с температурой. Вечеринка. Смех. Громкая музыка какой-то мальчуковой группы. Еле уловимый запах сигарет просачивается под дверь.

Я схватилась за кованую спинку ее кровати, пытаясь втащить себя обратно в настоящее, а потом посмотрела на Гаррисона.

— Нет, меньше всего я хочу сейчас оставаться одна.

— Хорошо.

Он переступил порог и огляделся. Я почувствовала, как комната чуть-чуть изменилась. Лэйси только что ускользнула от меня еще дальше.

— Может, в ее столе? — спросил Гаррисон.

Я кивнула и подошла к столу, но не могла себя заставить дотронуться до ящиков. Просто стояла и тупо смотрела, не в состоянии поднять руку.

— Думаю, лучше ты.

— Конечно, — кивнул Гаррисон, подошел ко мне и выдвинул ящики.

Я отвернулась. Мне не хотелось участвовать в обыске. Я думала, что смогу, но не смогла. Мне нельзя отпускать свою девочку. Сейчас больше чем когда-либо я хотела, чтобы ее секреты остались лишь секретами.

— Изымай все, что тебя насторожит, — велела я.

Я отошла к окну, прислушиваясь к звукам выдвигаемых ящиков и шуршанию бумаг. Окно выходило на задний дворик, представлявший собой квадратный лоскут травы, по периметру обнесенный заборчиком, около которого росла бугенвиллия. Лэйси всегда говорила, что это отличное место для собаки, золотистого ретривера. Но мы так и не завели собаку. Я всегда находила причину, по которой этого делать не стоило.

— A y тебя была когда-нибудь собака? — обратилась я к Гаррисону.

Шуршание прекратилось.

— Конечно, мы разводили собак, так что собаки были всегда… Думаю, вот он.

Я повернулась и увидела, что в руках у Гаррисона дневник-журнал моей девочки. Толстая тетрадь в голубой кожаной обложке с нарисованным подсолнухом.

— Да, это он, я видела его у Лэйси.

Гаррисон протянул тетрадь мне.

— Вы хотите…

— Нет, лучше ты. Листай назад с последней даты. Телефонный номер, имя… Ты знаешь, что искать.

Гаррисон вернулся к столу, сел и открыл дочкин журнал.

— Последняя запись сделана вчера.

Он принялся читать, быстро перелистывая страницы. Когда он просмотрел несколько записей, то на его губах заиграла улыбка.

— Что?

— Тут про конкурс. — Он посмотрел на меня. — Жаль, что меня там не было.

— А мне жаль, что я там была.

Я услышала свои слова и была готова поклясться, что за меня их сказала моя мать. Зачем я это ляпнула? Неужели я ничему не научилась?

— Неправда, это было потрясающее зрелище. Сделать такое перед всеми, зная, какие тебя ждут неприятности и что про тебя подумают люди. У меня никогда не хватит смелости.

Гаррисон снова уставился в тетрадь и кивнул.

— Да, у вас классная дочка, лейтенант.

Он посмотрел на меня, но я не могла выдержать его взгляд. Сердце билось где-то в горле. Я попыталась что-то ответить, но голос не слушался, и мне удалось выдавить только слабое «да».

Гаррисон вернулся к записям, тщательно анализируя каждое слово в поисках скрытого смысла или несоответствия. В комнате воцарилась неестественная тишина. Мне отчаянно захотелось услышать какую-нибудь ужасную музыку или телефонный звонок — все, что угодно, лишь бы замаскировать пустоту. Мое дыхание участилось, словно мне перестало хватать воздуха. Где же моя девочка, где?

— Пожалуй, я выйду, — промямлила я, открывая дверь.

— Вам что-то говорит буква Д?

Я остановилась. Гаррисон поднес ко мне тетрадь.

— Здесь еще телефон.

Я взяла у него журнал. Несколько секунд я просто смотрела на дочкины записи. Изящные завитушки и изгибы казались продолжением ее длинных тонких пальцев. Меня это всегда удивляло. Откуда в ней столько естественной грации? Уж точно не от меня. Возможно ли, чтобы грация передавалась через пару поколений, как рыжие волосы или некоторые наследственные болезни?