Дневник артиста - [6]
Сижу слушаю песни Вертинского к предстоящему концерту. Пара песен меня задела. И, блин, все они уже отобраны Скляром и Богушевской. Буду искать дальше.
Сейчас был междугородный звонок.
— Привет, я вам звоню из Парижа.
— Откуда у вас мой номер?
— Мне дали его на украинском телевидении. Я смотрела по спутнику программу с вами и ничего больше вокруг не видела, как будто смотрела на солнце. Вы меня понимаете?
— Не очень.
— Ну, все равно, я не смогу рассказать по телефону.
— Это я понимаю. Напишите мне.
— Напишу. Меня зовут Лена.
— Это редкое имя, — говорю, — я запомню.
Странные истории. Что из этого выйдет?
Мое горение стихло. Мне страшно. Я буду лениться или я буду бежать?
Какой смысл вести дневник, если не можешь написать, что на самом деле думаешь? Вот уже сейчас будет март, а мы не определились с песней, которая должна крутиться на радио, потому что у всех-всех находятся более важные дела: или они болеют гриппом, или инфаркт у друзей, или они уезжают на день рождения дочерей в Прагу или непонятно куда до 1 марта, а песня так и не крутится. Мне не хватает неотложности, вот прямо чувствую, как все может вылепиться моими руками, как может все это получиться, но пока не слепилось. Альбом — весной, клип снимается месяц, у меня есть только неделя.
Еще неделя — и небеса закроются. Я не знаю, как это объяснить, я чувствую…
Количество странных персонажей в почтовом ящике растет. Одна девочка видит сны про Бучч со статуэткой, другая описывает ощущения полета. Есть чел, который пишет мне злобные письма, типа месяца три назад прекратил, а сейчас опять начал с такими примерно словами: «И вот уже тебя никто не любит…»
Я вспоминаю, как мне жилось в Вологде.
Уже в институте мне стало понятно, что никакой педагог из меня не получится, и даже не потому, что мне не нравилось учить школьников русскому и литературе, а потому, что надо было выглядеть как положено — ну, как учителям положено. Как представляла себя в школе, с указкой и классным журналом, сразу хотелось выть. Поэтому, как только мне подвернулась возможность пойти работать на вологодское телевидение, выть сразу расхотелось.
На работу меня приняли так. Подруга моей мамы тетя Вера работала бухгалтером на местном телевидении. На полдороге к ней стою я у шкафа. Подходит ко мне невзрачный татарский парень с мерзкими довольно усиками и спрашивает: что, мол, стоишь? Стою, говорю. Работать хочешь? Хочу. А кто по образованию? Филолог. Ну, вот и начали работать. В только что созданных городских новостях.
Кого я помню… Пожилой Владимир Альфоныч, или просто Альфоныч, — человек, в паспорте которого из отчества потеряли букву «с». На тот момент ему было лет пятьдесят с гаком. Помню, он мне сказал: какой темп возьмешь, так потом и бежать будешь. Имел в виду, что работать надо допоздна и без выходных, ибо так интереснее. Старикашка был симпатичный в принципе, наушничал и к начальству всячески подлизывался. Потому и был назначен замом по борьбе с творческим коллективом. Все время что-то паял и показывал мне свою аккредитацию на Олимпиаду-80, что в Вологде мне казалось чем-то с неба, что ли. Пах он каким-то сладковатым одеколоном и носил вязаную жилетку…
Татарского типа звали Ирек Муртазин. Ирек был в городе личность историческая. С мрачной мордой он вел репортажи с каких-то свалок каких-то колбас, кого-то уличал, обвинял и никого как будто не боялся. Он был этаким местным Невзоровым, журналистом-обличителем. Фамилия его была нарицательной. Говорили, что с девушками Ирек так знакомился: притормаживал на машине: «Здравствуйте, девушка. Моя фамилия Муртазин». И девушка обмирала и сдавалась. Ирек был редактором наших новостей. Учил нас носиться по городу, чтобы что-нибудь разнюхать, встретить и быстро снять. Один генерал случайно рассказал мне, что за Иреком числится история, при упоминании которой тот всегда темнеет лицом и начинает задиристо себя отмазывать, так что сразу ясно становится, что в пушку рыльце-то. История была про утопленный танк. Мол, раньше Ирек был не журналистом, а капитаном танковых войск и утопил какой-то танк вместе с солдатиками. Не насмерть, конечно, но у кого-то что-то со спиной там стало. Ирек эту историю не любил и генерала обзывал.
Ирек ходил в тельняшке и оставался почему-то в редакции ночевать. Когда мы взяли в новости симпатичную девочку-диктора, у них завязался роман. Я помню, как они после командировки в далекий город Москву показывали съемки, где целовались на Красной площади. Это для них что-то значило.
Потом Ирек бросил новости на меня, а сам рассорился с начальством телеканала и долго с ним судился, потому что его обвиняли в краже какого-то магнитофона или в какой-то еще ерунде. Но всем было понятно, что просто это они так ссорятся.
А потом Ирек уехал из Вологды в Казань и стал пресс-секретарем президента Татарстана.
Когда меня отправляли туда в командировку, он водил меня по десяткам каких-то кабинетов и говорил, что это все его. И что он ведет на местном телеканале передачу «Ирек майданнэ», что значит «Площадь свободы». Название еще можно было понять как «Площадь Ирека», и это больше на него походило.
