Дневник. 1873–1882. Том 2 - [127]

Вчера, в воскресенье, после развода присутствовал в совещании по китайским делам: оно происходило в Министерстве иностранных дел, с участием нового министра финансов Абазы. Общее настроение клонилось к уступчивости, для избежания во что бы ни стало войны с Китаем. Согласились на предложение Гирса не настаивать уже на ратификации Ливадийского договора; а вместо того проектировать новые условия, сообразные с заявлениями китайского уполномоченного, и предъявить их Цзену как наше последнее слово. Посланник наш Бютцов не совсем доволен таким оборотом дела, однако же взялся редактировать новый проект, а барон Жомини принял на себя литературную обработку ноты, которой Министерство иностранных дел обратится к китайскому послу.

4 декабря. Четверг. Сегодня утром приезжал ко мне Бютцов, чтобы показать проектированную в Министерстве иностранных дел ноту с заявлением наших окончательных условий. Вышло совсем не то, что было предположено в совещании 30 ноября: вместо того чтобы, по предположению самого Гирса, решительно объявить Цзену наши условия, Бютцов и Гирс вошли снова в переговоры с китайским уполномоченным и сделали ему новые уступки. Сам Бютцов недоволен мягкостью и уступчивостью Гирса, тем более что, по его словам, Цзен держит себя крайне высокомерно. В проектированной ноте все спорные пункты оставляются на будущее соглашение с китайцами; от Ливадийского договора не остается почти ни одного клочка, что и высказал я откровенно Гирсу при встрече с ним во дворце перед обедом. Дело с китайцами так испорчено, что уже едва ли можно поправить его и восстановить прежний тон наших с ними отношений.

К царскому обеду приглашены были, кроме Гирса и меня, приехавшие из Вены посол наш Убри и военный агент генерал-майор Свиты Фельдман. За обедом присутствовала и княгиня Юрьевская. Час обеда уже не шесть, как прежде, а семь – по-ливадийски.

На днях приезжал ко мне государственный секретарь Перетц с поручением от председателя Государственного совета великого князя Константина Николаевича, который возымел мысль восстановить в Государственном совете прежний департамент военных дел, давно уже переставший существовать и окончательно упраздненный в 1864 году. Меня крайне удивило такое неожиданное предположение, тем более что упразднение этого мифического департамента, утратившего всякое значение с учреждением Военного совета, совершилось по представлению самого же великого князя Константина Николаевича, вскоре по назначении его председателем Совета. Конечно, я откровенно высказал Перетцу свое мнение о несообразности такого предположения; сам Перетц проговорился, что главной целью великого князя было создание положения брату его, великому князю Николаю Николаевичу, которого предполагалось назначить председателем воскрешаемого департамента. Я не скрыл от моего собеседника, что, независимо от личных отношений моих с Николаем Николаевичем, я сочту невозможным в случае осуществления нового проекта оставаться в должности военного министра и воспользуюсь предлогом, чтобы удалиться на покой, о чем так давно мечтаю. Перетц рассыпался в уверениях, что при таком взгляде моем на предположение председателя Государственного совета не может быть об этом и речи.

6 декабря. Суббота. Сегодня во время моего доклада государь спросил меня, не читал ли я статью в «Московских ведомостях» о том, что будто бы предполагается Военное министерство разделить на две части, подобно прежде существовавшему разделению на собственно министерство и Главный штаб его величества. Я не читал статьи «Московских ведомостей», но слышал уже о появлении этой утки в других газетах. С какой точки зрения взглянул на эту странную выдумку сам государь, я не мог подметить.

После доклада ездил в Аничков дворец поздравить наследника и цесаревну с именинами старшего их сына. Позже был у меня князь Гика, только что возвратившийся к своему посту представителя Румынии при нашем дворе.

Вчера заезжал опять ко мне Бютцов и сообщил о новых разговорах с Цзеном. Давно пора бы прекратить эти разговоры; но Бютцов только теперь принимается за редактирование окончательных условий, которые должны быть предложены китайскому правительству взамен Ливадийского договора. Мы условились, в каком смысле изложить статью, относящуюся к изменениям пограничной черты.

8 декабря. Понедельник. После заседания Государственного совета великий князь Константин Николаевич пригласил меня в свой кабинет, чтобы объясниться по делу, о котором уже говорил мне, по его поручению, статс-секретарь Перетц. Великий князь уверял меня в том, что он в своем предложении отнюдь не имел намерения что-либо предпринять вопреки моим желаниям, что не решился бы и поднять вопроса, если б не предполагал, что мысль его согласуется с моими мнениями. Я в свою очередь сказал великому князю, что в суждениях своих о делах служебных никогда не руководствуюсь какими-либо личными своими удобствами или желаниями, и повторил те же возражения, которые высказывал уже Перетцу против предположения о восстановлении департамента военных дел. Само собою разумеется, что при этом объяснении (в присутствии Перетца) не было даже произнесено имя великого князя Николая Николаевича.