Дмитрий Донской - [53]

Дмитрий горяч, упрям и не всегда разумен, с ним будет трудно. Но митрополит должен успеть научить его быть настоящим великим князем, а годы берут свое, все тяжелее подниматься по утрам, тяжелее двигаться… И снова, в который уже раз устремилась молитва к Господу, чтобы ободрил еще, чтобы помог поставить на ноги этого упрямого своевольного мальчишку, чтобы был у истерзанной веками раздоров Руси князь, который сможет взять ее под свою руку.

То, что Дмитрий дерзок, это даже хорошо, тихому и разумному Владимиру было бы тяжелее справляться с совсем не мирными князьями-соседями. Здесь одного воинского умения мало, здесь нужна такая удаль, какая проявилась у молодого князя, когда вдруг отправил жечь посад, изумив всех бывалых воинов. А ведь помогло! Не оставили Ольгерду и бревнышка.

Пока митрополит размышлял о том, как сделать из него сильного князя, сам Дмитрий удрал к жене с маленьким сыном. Евдокия смотрела жалостливыми глазами:

— Митя, как же там Владимир один?

И только тут Дмитрий вдруг осознал, что предстоит брату. Обмануть двух матерых князей, проскользнуть мимо них незамеченным, добраться до Новгорода да еще и по границе с ливонцами походить! Подумав об этом, стал серьезен, даже помрачнел, но он просто по натуре не мог долго хмуриться, снова ожил, махнул рукой:

— Брат справится!

Владимир действительно справился, причем воевода после твердил, что столь толкового князя Москва и не видала. Дмитрия чуть уколола такая похвальба, но только чуть, и он радовался за брата от души.

Молодого князя Новгород поразил до глубины души. Москва горела много раз и много раз отстраивалась, это дело привычное. И московский торг тоже оживал быстро. Но то, что увидел Владимир в Новгороде, не шло ни в какое сравнение с Москвой! По всему городу еще разбросаны следы пожарища, все же сильно погорели, но Торг гудел так, словно ничего и не было. Толпы снующего народа, немолчный гомон, крики разносчиков, купцов, предлагающих свой товар, смех, брань, немыслимая смесь запахов, от кислых кож до восточных снадобий… И все в постоянном движении, казалось, остановки не будет и ночью. Но наступил вечер, и Торг стих, куда-то девались все купцы со своими товарами, расползлись по домам покупатели… А с первыми лучами солнца все началось снова.

Владимиру Андреевичу в Новгороде очень обрадовались, не столько потому, что помощь была нужна, сколько от понимания, что Москва в беде не бросила и за разбой ушкуйников зла не держит. Но князь долго сидеть в самом городе не стал, поторопился во Псков. Пожилой, повидавший виды новгородский тысяцкий поинтересовался:

— Владимир Андреевич, перехватить всех доглядчиков не удастся, как сделать, чтоб никто в округе не знал о твоем походе?

Тот рассмеялся:

— Зачем же скрывать? Напротив, пусть все знают, что за Новгородом и Псковом Москва стоит! И во Пскове сколько надо пробуду, чтоб ливонцам показать это же. Пусть боятся!

Владимир пробыл в Новгороде и Пскове всю первую половину года, возвращался уже летом возмужавшим и сильно похорошевшим. В пятнадцать юноши сильно меняются, а уж в таких походах тем более.

Евдокия смотрела на сродственника с ласковым изумлением:

— Володимир!..

У повзрослевшего князя на подбородке уже вовсю закурчавилась первая бородка, от этого лицо стало еще краше. Ох, хорош молодой князь! Не одно девичье сердечко забилось при его виде. Московская порода хорошо видна в обоих двоюродных братьях, только Дмитрий кряжистый дубок, а Владимир скорее стройный тополек.

Пока младший князь объезжал Новгородские и Псковские земли, в Москве приключился новый скандал с тверским князем, да еще какой!..

На исходе весны в Москву принесли скорбную весть: скончался многострадальный Василий Михайлович. Теперь уже никто не мешал считать Тверь своей вотчиной Михаилу Александровичу. И тот сразу не просто взял Тверь под себя, но и показал, кто в княжестве хозяин. Снова потянулись в Москву обиженные Михаилом Александровичем и тверским епископом. Митрополит Алексий вызвал его в Москву на суд.

Семен уже не впервые переносил на пергамент то, что Савелий изначала нацарапал на цере. Сейчас он с изумлением слушал то, что должен красно написать вслед за Савелием: тверской князь был зван в Москву для правого суда. Его безопасность обещал блюсти сам митрополит Алексий.

— Да как же, ежели?..

Савелий огрызнулся на неразумного помощника:

— Замолчь! Не твое то дело! Митрополит обещал, с него и спрос!

Коротко кивнув, Семен склонился над пергаментом, старательно выводя букву за буквой. Чтобы не смущаться тем, что пишет, принялся раздумывать над недавно виденным. У княжьего писца увидел тряпичную бумагу. Это совсем не пергамент! Мягкая, тонкая… Только когда узнал, что с нее ножичком соскабливать нельзя, порадовался — лучше так, как они пишут, если что не так, подсушил и поскоблил.

Только подумав об этом, Семка тут же подпортил буквицу. Замерев лишь на миг (хорошо знал, что писец сразу заметит его смущение), он ловко продолжил свое дело. Пусть подсохнет, потом подотрет и заменит неверную буквицу на нужную. Кажется, Савелий не заметил.

Теперь старался думать уже о словах, которые пишет.