Для фортепиано соло - [138]

Немолодые супруги сходили к продавцу цветов, принесли розы и положили их у основания коринфских колонн. На следующий день портик исчез.

Черная маска © Перевод. Кира Северова, 2011

Уже давно мечтал я познакомиться с Уолтером Купером. Я любил его книги. Никто со времен Киплинга не рассказывал лучше о зверях; только у Купера они обитали не в азиатских джунглях, а в сырых, заросших цветами лесах южных графств, где полно зайцев и лис.

С английскими писателями трудно встретиться. В большинстве своем они живут в провинции и никогда не наезжают в Лондон. «Литераторы» не создают здесь, как во Франции, корпорации со своими учениками, своими семинарами, своими уставами, а Уолтер Купер даже в этой стране, почитающей всяческие свободы, слыл нелюдимом.

— У вас мало шансов встретиться с ним, — сказала мне леди Шалфорд, которая, как и я, восхищалась им. — Он живет с женой в одной деревне в графстве Саффолк в маленьком крестьянском доме… Они оба из пуританских семей, оба их деда — пасторы-нонконформисты… Мириам Купер ходит в длинных, до пят, бесформенных платьях… Она очень красива… По-моему, она никогда не разговаривает.

Это описание еще более усилило мое желание познакомиться с Куперами. Как-то, воспользовавшись тем, что я путешествовал в экипаже, я заехал в их деревню. Жители деревни, которых я расспросил, и не подозревали даже, что такой гениальный человек живет рядом с ними. Тем не менее мясник смог указать мне, где их дом, поскольку они были его клиентами.

— Вы имеете в виду именно Уолтера Купера, писателя? — спросил я.

— Вот чего не знаю, того не знаю… — ответил он. — Но это племянник старой мисс Купер.

Я направился по дороге, которую мне указал мясник, она без конца петляла между заборами по обеим сторонам и наконец привела к изгороди, вход был открыт. За ним тропинка провела меня через лесок с массой цветов. Кусты розовых, огненно-оранжевых, бежевых рододендронов были посажены под деревьями с таким изысканным вкусом, что создавалось впечатление, будто они выросли сами по себе. Дом маленький, поразительно бедный, под соломенной крышей…

Открыть мне вышла, как оказалось, сама Мириам Купер. Она была, как и описала ее леди Шалфорд, в длинном муслиновом платье, которое защищал белый передник. Лицо ее, почти нечеловеческое, поражало какой-то смущающей чистотой. Она выслушала мои извинения с явно непонимающим видом и вдруг, не дослушав, как испуганный зверек бросилась бежать, крича:

— Уолтер!

Движения долговязого Уолтера Купера были неловки, его порыжевшая куртка вся в пятнах и основательно потрепана. Он принял мои извинения с молчаливой благожелательностью и знаком пригласил меня пройти в комнату, где он работал. На полках из светлого дерева теснились книги. При нашем появлении какой-то мужчина, что разглядывал названия на корешках книг, обернулся. Купер представил его: это был известный критик. Потом они вернулись к разговору, который прервал я; они говорили о пионах, на какую глубину их надлежит сажать.

Это может показаться невероятным, но мой визит положил начало нашим дружеским отношениям. Куперы заходили повидаться со мной, когда ехали через Париж в Тамарис, чтобы провести там зиму. В свою очередь и я наезжал к ним на уик-энд в Саффолк. Но несмотря на дружеский прием и явную радость, которую проявляли они при моем приезде, я знал об этих супругах ничуть не больше, чем в первый день знакомства. Впрочем, казалось, что они не в состоянии общаться как друг с другом, так и с посторонними. По вечерам в своем маленьком домике они садились рядышком на диван у очага и тихонько гладили друг друга по плечам. Я думаю, они любили друг друга.

Я не видел их всю войну. В 1920 году леди Шалфорд написала мне, что она устраивает бал-маскарад в пользу госпиталя и если я буду в Лондоне, то доставлю ей радость, приняв в нем участие…

Прежде чем войти, гости за ширмой снимали маски перед хозяйкой дома, потом снова надевали их уже на весь вечер.

— Good evening,[39] — поздоровалась со мной леди Шалфорд… — Как добрались?.. Не слишком утомительно?.. О, я должна сразу же свести вас с одной женщиной, она вас заинтересует.

Она взяла меня за руку и, покинув свой пост за ширмой, долго вглядывалась в толпу гостей.

— A-а! Вот и она наконец…

Она усадила меня рядом с очень рослой женщиной, как и все остальные, в черной маске, и ушла. Лишенный права выбора, я смущенно сказал:

— Вот в чем трудность… Как вы можете судить по моему акценту, я француз… Наверное, я никогда вас не увижу… Я расскажу вам обо всех своих тайнах и печалях, о которых говорят во сне фантомам.

У моей соседки были выразительные кисти рук, они все время находились в движении. Она с готовностью приняла игру. Поначалу она, на мой вкус, показалась мне слишком смелой. Пользуясь теми наивными научными определениями, которыми Фрейд и его ученики как раз недавно одарили англосаксов, она признавалась в диких желаниях. Но потом вдруг так ярко заговорила о животной натуре женщины, затем о связи любви и природы, о книгах, которые ей нравятся, — все это были книги странные и чувственные, — что покорила меня.

— Кто вы? — умоляюще спросил я. — Некоторые ваши слова наводят меня на мысль, что вы знаете меня… Но ваш голос я слышу впервые… Не могли бы вы хотя бы на секунду приподнять вашу маску?.. Вы отвернете голову… Нет?.. Я не увижу вас больше? Никогда еще разговор не приносил мне большего удовольствия.