Длинный язык до добра не доведет - [4]

— Признаю, выглядела я не очень. Так мы договорились, Бобби? Тебе же нравится роль мистера Честности. И вот мое предложение: ты приглашаешь меня, смотришь, как я выгляжу, а потом рассказываешь своей аудитории, есть на что посмотреть или нет. Красивая я женщина или нет. Только никакой лжи, ты скажешь все, как есть… идет?

— Идет.

— Если ты скажешь, что я — уродина, на полном серьезе, я уйду из шоу-бизнеса. Объявлю об этом прямо в твоей студии. А вот если ты честно признаешь, что я выгляжу неплохо, я хочу, чтобы ты публично извинился передо мной. Достанет тебе на это духа?

— Подожди, подожди. Если я приду к выводу, что выглядишь ты не очень…

— Да.

— Ты уйдешь из шоу-бизнеса?

— Даю тебе слово.

— И когда ты хочешь это сделать?

— Шоу твое. Тебе и решать.

— Завтра не слишком рано?

— Отнюдь.

— Договорились. Подожди, я соединю тебя с продюсером и вы утрясете детали.

— Увидимся утром. Приготовься съесть свои слова.

— На это и не рассчитывай.

* * *

— Ставлю двадцать баксов на то, что эта сучка не появится.

— Люблю зарабатывать легкие деньги, — ухмыльнулся его продюсер и указал на конец длинного коридора. Из-за поворота, в сопровождении сотрудника службы безопасности, появилась мисс Морган Кайз и с решительным видом направилась к студии.

— Вот стерва. — О'Тул прикрыл рот рукой, чтобы она не могла прочитать слов по губам. — Похоже, она заняла старое платье у Джекки Коллинз. — Они рассмеялись. Действительно, платье с низким вырезом в коридоре не смотрелось. — Груди у нее теперь, словно оружейные стволы.

С приближением Морган Кайз комментарии оборвались, и О'Тул вежливо распахнул перед ней дверь Второй студии.

Она закрыла дверь на ключ, как только О'Тул устроился перед микрофоном. Бауман поднес палец к изогнувшимся в улыбке губам, показывая, что надо соблюдать тишину. Она улыбнулась в ответ и кивнула.

— Доброе утро, геи и господа, дамы и лесби, яйцеголовые и психи. Вы слушаете самую попу…

Грохот выстрела оказался громче, чем она ожидала, и револьвер чуть не вывалился у нее из руки. Первая пуля угодила в грудь Рику Бауману, стоявшему менее чем в четырех футах от Морганы, вторая разнесла голову Бадди Лонгу. В десяти крупнейших городах США, в сотнях и тысячах городков и деревень миллионы американцев услышали грохот двух выстрелов, заглушивших слова Бобби О'Тула. Потом он заговорил вновь, но уже совсем другим тоном.

— Пожалуйста, — ушло в прямой эфир, — пожалуйста… только скажи, что ты хочешь. Послушай, я… Это один из твоих изумительных розыгрышей?

— Заткни свое вонючее хлебало! — донесся из глубин студии резкий женский голос.

Звякнула сталь.

— О Боже… — у Бобби перехватило дыхание.

Она уже защелкнула по паре наручников на запястьях длинноволосого малыша. Кровь Бадди Лонга и Рика Баумана напоминала разлитый кетчуп.

— Пожалуйста, они слишком узкие. Пожалуйста, — вновь взмолился Бобби. Второе кольцо каждой пары наручников Моргана закрепила к металлическим стойкам. Достала веревку из огромной сумки, быстро стянула ноги Бобби О'Тула в лодыжках, свободный конец привязала к стулу. Слушатели услышали шепот: «Помогите, помогите». Никто не удивился. Все решили, что это очередной прикол их кумира.

Бобби О'Тул не знал, что и делать. Он уже понял, что она обвела его вокруг пальца, чтобы попасть в студию. Никакого телесериала, никакого крупнобюджетного фильма, никакого возобновления карьеры не было и в помине. Голова его заработала в ускоренном режиме, выстраивая цепочку: реабилитация в клинике для наркоманов, сердечный приступ, деньги! Естественно, это главное.

— Послушай, — услышали почитатели таланта О'Тула, — я человек состоятельный. И с удовольствием заплачу тебе, сколько…

— Сиди и молчи. — Моргана улыбнулась, и от этой улыбки, за которой он видел бешеную ярость, О'Тулу стало совсем худо.

— Пожалуйста, умоляю тебя…

Она доставала из сумки какие-то инструменты.

— Заткнись. Я тебя наслушалась на всю жизнь. — Слова, пусть не очень громкие, доносились до слушателей. — Ты дерьмо, а не человек. Обижаешь людей, и тебе на это наплевать. Говоришь все, что приходит тебе в голову. Что ж, сейчас ты потеряешь ту штучку, которая делает тебя таким могущественным. Штучку, которую любишь больше всего. — Она смерила О'Тула взглядом. Он задрожал всем телом, когда она протянула руку и расстегнула ему ширинку. — Сегодня ты лишишься своего могущества.

— ПОЖАЛУЙСТА. РАДИ БОГА, ПРОСТИ МЕНЯ ЗА ВСЕ ПЛОХОЕ, ЧТО Я ТЕБЕ СДЕЛАЛ. ПОЖАЛУЙСТА, ДАЙ МНЕ ЕЩЕ ОДИН ШАНС, ПОЗВОЛЬ ЗАГЛАДИТЬ СВОЮ ВИНУ. ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ИГРА НА ПУБЛИКУ… Я — ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК… Я… — Рядом лежали два мертвых или умирающих человека, но он мог думать только о спасении собственной жизни.

— Говорю тебе, заткнись. Будь мужчиной. Это твой последний шанс говорить как мужчина, если ты понимаешь, о чем я. Ты думал, что ты шутишь, но твои шутки причиняли боль. Теперь ты за это платишь. Платишь символом своей власти.

Она разложила инструменты на пульте звукоинженера, и, увидев их, О'Тул вжался в спинку стула.

Опасная бритва, зловеще поблескивающая хирургическая ножовка, игла, нитки, большие щипцы.

— В свое время я училась на медсестру, — с улыбкой сообщила Моргана. — И постараюсь, чтобы ты не истек кровью. — Она взяла бритву и начала вырезать на брюках круг. О'Тул лишился чувств.