Длинные тени - [81]

ПЕЧАТЬ СООБЩАЕТ

Из польской газеты «Штандар люду», 30 июня 1965 года.

…На Собиборский процесс свидетелей из Польши не вызвали.

Только считанные убийцы из Собибора понесли наказание. Большая же часть из них, как и большинство гитлеровцев, совершивших преступления в Польше, скрываются в Западной Германии.

Преступления в Собиборе еще не раскрыты полностью. Главная комиссия по расследованию гитлеровских преступлений в Польше обращается с просьбой ко всем свидетелям и всем гражданам, располагающим такими материалами, передать их в распоряжение комиссии.

Москва, 1 сентября 1965 года, ТАСС.

Корреспондент агентства ДПА передает из Хагена:

В понедельник двенадцать бывших эсэсовцев предстанут перед судом присяжных в Хагене по обвинению в убийстве и содействии убийству 250 тысяч евреев в лагере смерти Собибор в Польше. Главным обвиняемым на этом процессе будет 53-летний портье Курт Болендер.

Большинство свидетелей были «рабочими евреями» в Собиборе и остались в живых благодаря восстанию узников 14 октября 1943 года. В этот день двести или триста евреев с ножами, дубинками, топорами, а некоторые даже с пистолетами и винтовками поднялись против своих мучителей. Во время этого восстания погибло около 20 немецких надсмотрщиков, в том числе заместитель коменданта лагеря. Около 130 восставших погибло от мин, которыми был окружен Собибор, и от выстрелов охраны.

Одиннадцать из двенадцати обвиняемых на Хагенском процессе до «акции Рейнгард» участвовали в так называемой акции по умерщвлению — Т-4.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Днем еще стояло благодатное тепло, но к концу дня на горизонте дольше обычного алел закат; от реки Энепе внезапно повеяло холодом, верхушки деревьев закачались, И обрывок газеты не просто взлетел в воздух, а, будто оседлав вихрь, понесся ввысь.

На следующий день из-за туч пробились клочки серого неба, и ветер немного стих, но все равно норовил по-озорному забраться под воротник, распахнуть полы легких дождевиков, задрать и без того короткую юбку, сорвать еще не увядшие листья.

Два пожилых человека поздоровались, пожав друг другу руки: «Гутен морген», повернулись спиной к ветру и пошли вместе.

— Не кажется ли вам, герр Нойман, что лето с осенью сошлись так близко, что трудно сказать, чей будет верх? — спросил один, и, хотя говорил он довольно громко, второй приложил ладонь щитком к уху.

Старик намеревался сказать своему попутчику еще что-то, но перехватило дыхание, и, чтобы ветер не относил слова в сторону, он, ожидая ответа, также поднес костлявую ладонь к уху.

— Не волнуйтесь, герр Гаульштих, — ответил ему Георг Нойман, — для тех, кто остался жив, и лето еще вернется, и осень не заставит ждать. А вот для моего сына и для вашего брата уже двадцать два года как кончились и осень, и лето, и все на свете. Моему Иоганну не было бы еще и пятидесяти. Его сын, мой внук, уже старше своего отца. Тому двадцати семи не было, когда бандиты топором размозжили ему голову, а теперь хотят во второй раз его обезглавить — и кто же? Ох-ох! Один немец другого…

— Герр Нойман, а вы думаете, что на суде Альфред и Иоганн будут упомянуты?

— Почему же нет? Разве это вас огорчило бы? Наоборот, пусть почаще их вспоминают. Жизнь свою они положили на алтарь фатерланда, а кто о них помнит? За что, спрашивается, им такая участь?

— Жена Альфреда умерла, а его две дочери к суду никакого интереса не проявляют. Отца они даже не вспоминают, будто его никогда у них не было. Зато его внуку, Густаву, видите ли, хотелось бы знать о своем деде как можно больше. Он, возможно, не прочь был бы выступить на суде в качестве прокурора. Живет Густав в Бонне. Как-то раз пришел я к нему, когда он с кисточкой в руках писал транспарант: «Помните 1933 год, протестуйте против чрезвычайного законодательства!» «Густав, — спросил я его, — что было бы, если бы к тебе в комнату вошел не я, а твой дедушка?» Он даже не счел нужным мне ответить, — торопился в бундестаг, чтобы вместе с таким же, как и он, представителем какого-то пацифистского общества, именуемого «Кампанией против атомного вооружения», выразить протест против проекта изменения конституции. И что вы думаете? Их выслушали, а потом, когда бундестаг обсуждал проект, Густав со своими товарищами маршировал по центральным улицам, затем они провели митинг, после чего…

— Он кто у вас?

— Густав? Как — кто? Внук Альфреда.

— Это, герр Гаульштих, я от вас уже слышал. Он что, коммунист?

— Пока нет, а там — кто его знает? Я надеюсь, станет старше — поумнеет. Гаульштихи из поколения в поколение занимались коммерцией, а не политикой. Я ему это напомнил, и знаете, что он мне ответил? Вот вам дословно: «А мне говорили, что не только мой дед, но и вы, его брат, были активным членом национал-социалистской партии. Однако дед преуспел больше. Он был эсэсовцем, а вы всего-навсего капитаном рейхсвера».

— Герр Гаульштих, а до здания суда еще далеко? Когда-то я мог шагать сколько угодно. Было, все было. Меня, если хотите, ничего не брало. А теперь и легкий ветерок с ног сбивает. Если еще далеко, так мы, может, передохнем или остановим такси?

— Нет-нет. Сейчас свернем за угол, а оттуда рукой подать.