Длинные тени - [46]

Шрифт
Интервал

— Я бежал из лагеря в Люблине, где содержались евреи-военнопленные. Немцы решили отделить их от поляков. Такие «юденлагеря» были в Бялаподляске, Канской Воле, Парчеве, Любартуве — в местечках вокруг Люблина. Это было в начале 1940 года. Нас, свыше трех тысяч военнопленных, гнали в Люблин. Сотни людей по дороге убили, многие погибли от голода и страданий.

— В Люблинском лагере вы тоже были портным?

— Это здесь я стал портным. Сам я кузнец. Из Люблина немцы погнали нас на строительство лагеря смерти в Майданеке.

— Так вы бежали из Майданека?

— Нет. Вышло так, что меня отослали назад в Люблин. Там я участвовал в восстании.

— В восстании?

— Да, Сашко, в восстании. Из польского подполья удалось получить полицейское обмундирование, и ночью без единого выстрела около сотни узников (точную цифру затрудняюсь назвать) сумели уйти из лагеря. Когда немцы спохватились, они собрали нас, тысячи полторы военнопленных, на аппельплац и объявили, что все мы будем строго наказаны за то, что не донесли о готовящемся побеге. Что означает «строго наказаны» — объяснять никому не надо было. Нас построили в колонну и вывели из лагеря. И тут узники набросились на охрану. Это был настоящий бой, и примерно человек семьсот спаслись и разбрелись по лесам. Две недели я был на свободе. Однажды в каком-то селе я решил зайти в крестьянскую хату, чтобы попросить хлеба. Не успел я переступить порог, как на меня набросились и заломили руки.

— Вы уже больше года в Собиборе, здесь никто не пытался предпринять что-нибудь?

— Пытались, и не раз. Но неудачно, авось на сей раз удастся. Вам, Сашко, я доверяю и поэтому скажу: мы…

Александр схватил Боруха за руку.

— В лагере есть подпольный комитет?

— Нет, но действует группа. Она и поручила мне связаться с вами. Нам нужен такой командир, как вы.

— Кто в эту группу входит?

— Мастер портняжной мастерской Юзеф, сапожник Якуб, Янек из столярной, я и Леон Фельдгендлер. Он сын знаменитого Жолкиевского раввина, да и сам умница и на редкость бесстрашный человек. Это он предложил, чтобы вы возглавили наш комитет.

— Знаете ли вы расположение минных полей вокруг лагеря?

— Знаю. Я сам копал ямки для мин. Минные поля расположены в шахматном порядке и занимают примерно пятнадцать метров в ширину.

— Ширина минного поля, говорите, пятнадцать метров, проволочные заграждения — около четырех метров, значит, девятнадцать. От столярной мастерской до заграждений двенадцать метров, а всего, таким образом, тридцать один метр. Будем считать тридцать пять. Столько займет проход, чтобы выбраться за территорию лагеря. Лаз шириной три четверти метра и примерно такой же глубины придется прорыть…

— Я вас перебью. Сперва скажите мне, сколько времени потребуется на то, чтобы проделать всю эту работу, куда вы денете выкопанную землю и как скоро смогут шестьсот еле живых калек на четвереньках друг за другом пробраться по лазу да еще успеть уйти подальше от лагеря?

— Рыть придется около двух недель. Землю, думаю, будем ссыпать под пол столярной мастерской, а пробраться люди смогут за несколько часов.

— Верится с трудом.

— Почему?

— Не думаете же вы, что у всех немцев бельма на глазах, а уши заткнуты ватой. — Борух поправил на голове картуз, козырек мешал ему заглянуть собеседнику в глаза. — Другого плана у вас нет?

— Для другого потребуется сотня острых топоров и ножей и, само собой, люди, которые могли бы ими орудовать.

— Вот это разговор по мне. Будут. И топоры, и ножи, и люди будут.

— Ладно. Что это за разрушенное двухэтажное здание по ту сторону лагеря? Как вы думаете, не скрытый ли это сторожевой пост?

— Думаю, что нет. Когда-то там была мельница.

— Борух, вам не кажется, что немцы не так уж доверяют охранникам?

— Это верно. Патронов им выдают всего лишь по пять штук и только перед тем, как заступать на пост. Патроны немцы хранят в помещении, где размещается коммутатор, недалеко от центральных ворот. Там выставляется охрана из немцев. Если надо еще что-нибудь узнать — скажите, и мы все сделаем.

— Установите наблюдение за мельницей: заходит ли туда кто-нибудь. Удобнее всего наблюдать из столярной мастерской. Узнайте также, когда сменяется охрана и всегда ли в одно и то же время. Давайте условимся: встречаться с вами и с Фельдгендлером будем в женском бараке, у Люки. То, что она не знает русского, даже лучше.


Однажды, когда прибыл новый эшелон, на станции произошла какая-то заминка, и все немцы отправились туда. Из охраны на своих постах оставались лишь пять солдат. Большая часть узников в это время находилась в Северном лагере. Печерский, Цибульский и еще несколько человек ремонтировали свой барак. Цибульский стал уговаривать:

— Саша, давай убежим! С этими пятью как-нибудь справимся.

— Неужели ты думаешь, что нам удастся подойти к ним на близкое расстояние и без шума уложить их на месте? А проволочные заграждения, а мины? Допустим, кому-нибудь из нас удастся вырваться отсюда, но остальных ведь расстреляют. Нет, так нельзя.

В другой раз, когда небольшая группа лагерников задумала перерезать колючую проволоку и бежать, пришлось самим выставить охрану и удержать людей от этого отчаянного шага. Один из них набросился на Печерского с кулаками.


Еще от автора Михаил Андреевич Лев
Если бы не друзья мои...

Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.


Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.