Длинные тени - [40]

Каждый раз, когда открывали дверь, чтобы вынести мертвецов, охранник спрашивал:

— Скоро наконец вы все передохнете?

— Не скоро, — дерзко откликался один и тот же голос.

Отчаянная смелость вырвалась наружу, а страх человек затаил глубоко в себе.

Через день, в одно и то же время, им приносили порцию жидкой баланды и небольшую пайку хлеба, и обреченные узнавали, что теперь день, а не ночь и что миновало еще двое суток.

Однажды старший охранник сердито пробурчал:

— Ух, как вы нам все осточертели! Да вот все еще нет приказа покончить с вами. Так, может, хватит тянуть резину? Передушили бы друг друга — и баста!

И тот же голос, что отвечал «не скоро», отозвался из темноты:

— Не дождетесь!

Этого человека никто не избирал старшим. Большинство узников даже не знали его имени. Только Борису Цибульскому и Шлойме Лейтману он сказал, что его зовут Александр Печерский. В лагере для военнопленных, где они были до этого, его звали Сашко.

Нет, старшим он не был, но слушались его все.

Как только пленных загнали в подвал, кто-то отчетливо произнес:

— Мы еще должны быть благодарны немцам за то, что нас сразу не пристрелили…

Вот тогда-то впервые раздался властный голос Сашка:

— Послушай, ты! Тебя, кажется, Пинкевичем звать, заткнись, не то я сам займусь тобой.

Как-то раз Печерский предложил:

— Если мы будем так сидеть и дожидаться смерти, немудрено и свихнуться. Пусть лучше каждый расскажет что-нибудь, лишь бы время убить.

В подвале стало шумно. Охранник принялся стучать прикладом в дверь.

— Не шумите, — успокаивал людей Сашко. — Хочешь не хочешь, а надо взять себя в руки. Пусть надежда на то, чтобы выжить, невелика, но голову вешать не надо. Пора выходить из шокового состояния. Ну как, нет охотников? Тогда начну я…

О чем же рассказать людям? Было их здесь тридцать военнопленных. Сюда, в этот темный подвал — «Минский карцер», как они сами его именовали, или «юденкеллер» — «погреб для евреев», как его окрестили немцы, — всех их бросили на погибель. В августе сорок второго года из лагерей для советских военнопленных стали все чаще отбирать большие партии людей на принудительные работы в Германию. Перед отправкой всех снова тщательно обыскивали, осматривали, опасаясь, как бы ненароком в «фатерланд» не попал какой-нибудь случайно уцелевший еврей. Так выловили и этих тридцать человек, а до них — сотни, которых уже нет в живых.

Рассказ Александра Печерского был коротким.

Ему исполнилось семнадцать лет, когда он поступил работать в Ростовские железнодорожные мастерские; одновременно он заканчивал музыкальную школу. Его учитель предсказывал, что со временем этот рослый, стройный парень может стать незаурядным пианистом. Работу в мастерских Сашко не бросил, хотя в то время ему казалось, что в жизни нет ничего важнее музыки — гармонии и ритма. Тогда он и представить себе не мог, что бывают такие звуки, как завывание мин. О них он узнал на второй день войны. На петлицах гимнастерки Александра поблескивали лейтенантские кубики. Служил он в артиллерийском полку.

Бои, бои… Вырвавшись из одного окружения, полк попадал в другое.

Начало октября 1941 года. Под Вязьмой лейтенанту Печерскому с группой солдат было приказано вынести из окружения тяжело раненного комиссара полка. Комиссар вскоре скончался у них на руках, а сами они попали в плен.

За Печерским настал черед рассказывать Вайспапиру, Шубаеву, Розенфельду…

Германской империи нужны были не только могилы, но и рабы. Случалось, что рабы требовались безотлагательно. В тот день в них нуждался комендант Минского рабочего лагеря Вакс. Он снял телефонную трубку и попросил телефонистку соединить его с охраной «юденкеллера».

— Алло, говорит Вакс. Сколько евреев у вас осталось? Алло, ты что, пьян? Недавно докладывал, что их у тебя тридцать, после этого — что можешь из них сделать двадцать пять, теперь же говоришь, что к вечеру с ними будет покончено… Хватит! К концу дня чтобы эти двадцать пять были у меня в комендатуре.

Начальник охраны еще долго не выпускал из рук телефонную трубку. Вскоре, однако, ухмылка расплылась по его одутловатому лицу. О чем тут раздумывать? По дороге пятерых отправит на тот свет, и останутся двадцать пять. Стоявшему на крыльце охраннику он приказал:

— Евреев из карцера вывести, каждому дать по пайке хлеба и порцию баланды. Чего стоишь как истукан, приказ слышал? Выполняй!

Охранник распахнул настежь дверь и приказал очистить подвал. Еще раз гаркнул, но никто не двинулся с места. Все были уверены, что охранник пустит в ход оружие, но он вынул из кармана свисток и пронзительно засвистел. Прибежавшие полицаи стали хватать и выволакивать наружу пленных, в первую очередь тех, кто оказался ближе к дверям.

— Пошли, — предложил Сашко. — Сопротивляться бесполезно.

Двадцать две каменные ступеньки… Двадцать два шага. Здесь не болото, не топь, а ноги будто налиты свинцом, и каждый шаг стоит неимоверного труда.

Во дворе Печерский прислонился к стене и долго стоял с закрытыми глазами. Первое, что он увидел, — перистые облака, плывущие в небесной вышине. Такие легкие, прозрачные…

— Хлеба! — крикнул кто-то и пустился бежать.