Длинные тени - [20]

Шрифт
Интервал

Хозяин пустил их в дом, но по всему видно было, что он рад будет поскорее избавиться от непрошеных гостей. Да и могло ли быть иначе, если в нескольких километрах от хутора пролегала дорога на Люблин и по ней взад-вперед непрерывно сновали немецкие машины.

Берек и Рина решили посоветоваться с дядей Людвиком (так велел называть себя хозяин хутора), куда им держать путь. Берек был за то, чтобы идти в сторону Буга, Рина предлагала переждать где-нибудь в здешних краях.

— Вот если бы удалось встретить партизан… — рискнул обронить Берек.

Людвик только головой кивнул.

— Да, да, партизан… — Он вовсе не был таким словоохотливым, каким рисовался им по рассказам деда Мацея.

Береку показалось, что Людвик кое-что знает про партизан, но пока об этом говорить не хочет.

Хозяин накормил их картошкой и отвел в сарай. Они повалились на сухое сено, которым сарай был набит до самых стропил. Проспали почти сутки. Когда Берек проснулся, было уже светло. И хотя Рина лежала с закрытыми глазами, нетрудно было догадаться, что и она уже не спит. Она лежала притихшая, еле дыша, но губы ее шевелились, как будто шептали молитву, а на лице было такое отчаяние, что у него защемило в груди. Рина напоминала умирающую старуху, которая знает, что ей пришел конец, и нет у нее ни сил, ни желания противиться этому. Она как бы говорила: «Все! Не могу больше! Сколько месяцев, изо дня в день по двадцать четыре часа в сутки смотреть смерти в глаза, больше не могу!»

Что-то надо было ей сказать, но что? Рина сама пришла ему на помощь. Она прикрыла рукой его губы, чтобы он не вздумал прервать ее. Пальцы ее дрожали. Берек не противился и слушал:

— Берек. К Бугу ты пойдешь один, а я вернусь к деду Мацею. Я была не права. Из-за меня и ты погибнешь. Кроме тебя, у меня нет больше никого на свете. Если, не дай бог, с тобой что-нибудь из-за меня случится, и мне не жить. Без тебя мне жизнь ни к чему. Можешь ничего не отвечать. Идем, я тебя немного провожу.

Она шла с ним час, другой. Они уже не раз прощались и все не могли расстаться. Рина просила:

— Еще немножечко, Берек. Не беспокойся. Я уже ученая. Этой же дорогой вернусь назад. Когда стемнеет, потихоньку заберусь в сарай.

Так, вдвоем, они вышли на широкую лесную дорогу. Вдалеке они увидели какой-то большой темный предмет. Испугавшись, они бросились в сторону. Кругом стояла тишина. Никаких признаков людей. Берек сказал:

— Давай все-таки посмотрим, что это может быть.

Крадучись обочиной, они приблизились к загадочному предмету. Оказалось, что это подбитая грузовая машина. Может, здесь была заложена мина — или это связка гранат сделала свое дело? Одно было ясно: тот, кому принадлежала эта простреленная немецкая каска с рогами-отростками и покореженная фляга, явно взорвал себя не сам. Значит, на том месте, где сейчас стоят Берек и Рина, были партизаны. Когда? Кто им об этом скажет? Деревья, птицы или травинки, которые лишь еле-еле проклюнулись?

От одной мысли, что здесь кто-то расправился с немцами, у них исчез страх. Значит, где-то здесь поблизости находятся люди, которые охотятся за врагом. Значит, с Бугом покончено! Сейчас начало весны. С каждым днем все теплее. Пусть неделю, месяц придется Береку блуждать, но партизан он разыщет. Убедит их в том, что и он может бороться. Рина будет готовить пищу, чинить одежду, перевязывать раны. Она все будет делать. Разве не так?

Они проголодались. Берек развязал узелок и вынул несколько вареных картофелин. Место было сырое, пришлось отойти немного от дороги и присесть на бугорке. Берек велел Рине подождать его здесь, а сам ушел поискать какой-нибудь ручеек, чтобы набрать воды.

И на этот раз ему повезло. Забрался он далеко, но воду для питья обнаружил. Возможно, это уже после ему показалось, что, когда он набирал воду, до него донесся приглушенный протяжный крик. Но тогда он не обратил на это внимания.

Рины на месте не оказалось. Вокруг виднелось множество следов велосипедных шин, кованых сапог, но, сколько Берек ни всматривался, он не смог обнаружить следов Рины.

Если Рина успела убежать в лес, то на траве могло и не остаться ее следов: травинки, примятые ее ногами, вскоре вновь поднялись. Если ее волокли к дороге, туда, где остановились велосипедисты, это не укрылось бы от его глаз. Но ведь могли просто оторвать ее от земли и понести. Может быть, она вздремнула и ее застали врасплох?

Всего было пять велосипедистов. С того места, где произошло несчастье, два велосипедиста вели свои машины, а сами шли рядом с ними справа и слева. У одного из велосипедистов колеса глубже врезались в землю. Может быть, их еще удастся догнать? Что будет, если он их догонит, об этом Берек не думал. Как далеко он пробежал — этого он тоже не знал. Дорога привела его к большому тракту. Он услышал гудение удаляющегося автомобиля. Ему даже не удалось увидеть спин велосипедистов.

Все говорило о том, что Рина в руках у немцев, и все же…


Поздней ночью Берек пробрался в сарай. Рины там не было, и он постучал хозяину в окно. Людвик выслушал его и молча стал собираться в дорогу. На плечи Берека он взвалил туго набитый узел да и сам прихватил увесистую котомку. Когда они вышли за порог, Берек спросил:


Еще от автора Михаил Андреевич Лев
Если бы не друзья мои...

Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.


Рекомендуем почитать
Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.