Длинные тени - [178]

Шрифт
Интервал

На другой день, после того как прибыло письмо, шестого сентября, Цибульский снова вызвал Печерского к телефону. Плата за переговоры его нисколько не смущала. Несколько минут подряд он размеренным тоном человека, питающего вкус к обстоятельным беседам, говорил о встрече со своим сыном, потом сказал, что в 1962 году он приезжал в Ростов в качестве арбитра двух знаменитых футбольных команд — «Спартак» и ЦСКА.

Было ясно, что о Собиборе он говорить не станет. Печерский прервал его:

— Борис, напомни мне, когда мы с тобой впервые встретились.

В ответ он услышал:

— Ну, здрасте! Не помню. Я ведь был во многих лагерях. Всего не упомнить.

Печерский почувствовал, как запершило у него в горле, и закашлялся. Дальнейший диалог выглядел так:

— Ты мне пишешь, что в Собиборе работал во втором лагере, а ночевал ты в каком лагере?

— Что значит — в каком? Во втором. Неужели, Саша, ты забыл, в каких бараках мы ночевали?

— Нет, Борис, я не забыл, но, как мне помнится, никто из узников во втором лагере не жил. Теперь скажи мне, кто входил в вашу подпольную группу?

— Кто? — Голос у него вдруг осекся, он как будто проглотил застрявший в горле комок. После этого он продолжил, перемежая разговор междометиями: — Э-э-э, значит, сперва нас было пятеро. Потом мы тебя привлекли…

— В каких городах Советского Союза живут собиборовцы, которых я не упоминаю?

На другом конце провода стали мямлить что-то невразумительное.

— У тебя имеются газеты и журналы за 1945 год, в которых описываются события в Собиборе?

— Да, имеются.

Печерский больше не в силах скрыть свое возмущение. Ведь это же придумать надо. Чудовищно!

— Так вот, слушай: я верю, что ты Борис Цибульский, но мне трудно поверить, что ты был разведчиком, да к тому же бывалым. Ты не тот Борис Цибульский, за кого себя выдаешь. Это ложь. В Собиборе ты никогда не был. Ты все вычитал из газет и журналов.

Несколько секунд слышно было, как кто-то тяжело дышит в трубку. И связь прервалась.

Неделю спустя из Новосибирска прибыло еще одно письмо. Цибульский признается, что в Собиборе никогда не был, и просит прощения у всех тех, кому дорого имя настоящего Бориса. Он также просит пощадить его старую мать, так как она не вынесет его позорного поступка. И еще он просит принять во внимание его особые боевые заслуги (для большей убедительности он указывает номер воинской части), о чем свидетельствуют его фотографии, помещенные в центральной печати. К письму приложена вырезка одной московской газеты от 17 июля 1943 года. Под заголовком «Наши героические сыновья и дочери» среди других помещена фотография молодого, симпатичного парня. Под фото надпись:

«Отважный летчик Н-ской авиачасти старший лейтенант Борис Цибульский. За героизм награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды».

Вряд ли стоит говорить, что в письме нельзя было обнаружить ни признания своей вины, ни следа искреннего раскаяния.

Как потом выяснилось, новосибирский Цибульский и к этому человеку никакого отношения не имеет. Он оказался аферистом, воспользовавшимся тем, что его имя и фамилия совпали с именами отважных людей.

Еще почти целых восемь лет Цибульский продолжал свои мошеннические проделки, и каждый раз находились люди, верившие этому проходимцу. Окончательно он был разоблачен в 1972 году. Выяснилось, что человек, вздумавший присвоить себе чужие заслуги и чужую славу, ни в одном из немецких лагерей никогда не был. В годы войны он прожил на оккупированной территории Украины и работал одно время вахтером, потом экспедитором.


Ветер на дворе немного утих. До прихода Ольги Ивановны с работы можно еще успеть кое-что закупить. Печерский выходит на улицу. Он живет в центре города. Здесь ему дорог каждый уголок. На рынок ходить он небольшой охотник. Но ничего не поделаешь: ему очень хочется встретить Томаса хорошим обедом.

ПЕЧАТЬ СООБЩАЕТ
«Вечерний Ростов», 29 февраля 1980 г.
И з  и н т е р в ь ю  с  г р а ж д а н и н о м  С Ш А  Т о м а с о м  Б л а т т о м

— Мистер Блатт, это первое ваше знакомство с нашей страной?

— Да, и я счастлив, что наконец-то осуществилась моя тридцатишестилетняя мечта.

— А что питало ее столь долгие годы?

— Страстная надежда встретиться с человеком, вашим земляком, сыгравшим исключительную роль в моей судьбе — по существу, давшим мне вторую жизнь. Это Александр Печерский.

— Вас можно поздравить: мечта сбылась — встреча состоялась. Какова ее предыстория?

— Корнями своими она уходит в годы второй мировой войны… Мне было двенадцать лет, когда фашисты оккупировали Польшу, где жила наша семья. Вам, наверное, известно, какая судьба ожидала живущих под оккупацией евреев. В 1943 году нас бросили в фашистский лагерь смерти. Из нашей семьи я один лишь и уцелел.

Советский лейтенант Саша Печерский стал организатором тщательно продуманного и необычайно смелого восстания узников лагеря смерти. Так я и многие другие пленные остались живы.

— Мистер Блатт, как повлияло на вас пережитое во время войны?

— Ни один психоаналитик уже не избавит меня от выработавшегося во мне с детских лет «комплекса войны», если это можно так назвать. Дайте вашу руку, пожалуйста, — чувствуете? До сих пор ношу в себе материализованную память о войне — фашистскую пулю, «засевшую» под подбородком.


Еще от автора Михаил Андреевич Лев
Если бы не друзья мои...

Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.


Рекомендуем почитать
Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Сергий Радонежский

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.